Когда-нибудь мы будем вместе
Шрифт:
Автоматически открыв холодильник, я фальшиво присвистнул! Красиво жить не запретишь: балычок, коньячок, водочка, икорка.
"Дааа, закрома родины полны!"
Рука автоматически сграбастала стакан со стола и я махнул не глядя, как оказалось, пол стакана водки. Выудив из банки шпротину, быстро зажевал огненное зелье.
"Ну и гадость, батенька ваша заливная рыба!" — пробилась язвительная мысль, — "Так, а это откуда? Тихо шифером шурша, едет крыша не спеша…".
Вытащив из холодильника бутылку, ноль семь Смирновки и кусок ветчины
"Ух, хорошо!"
На ум пришел анекдот про ярлычок на водочной пробке, с Брежневым в главной роли. Вроде как зачем народу ярлычок на водочной пробке для удобства открывания, размышлял генсек, отвинчивая пробку на бутылке такой же Смирновки.
"Повторим!" — Острота неприятия ситуации постепенно растворялась с каждой выпитой дозой.
"Что там чему не соответствует", — глупо улыбаясь, смотрел я на левую руку, — "ну рука, дом, бульвар Тверской. Меньше бы пил реже бы "белочка" посещала. Вот и бульвар вспомнил, протрезвею и все остальное вспомню".
"Что-то быстро водка кончилась", — посетила меня ленивая мысль, перед тем как сознание ушло в страну то ли Морфея, то ли Бахуса.
Проснулся я лежа, уткнувшись носом в пол от того, что кто-то теребил меня за плечо и нудил над ухом.
— Борис, Боря проснись, ты где спать лечь умудрился? Ну, вставай, опять надрался, алкаш несчастный! — зудел над ухом женский голос.
Голова трещит, во рту помойка, мысли разбегаются, а тут еще эта…зуделка. Надо попытаться сосредоточиться.
— Все, все… встаю, понимаешь, голова болит, ничего не помню, — заплетающимся языком выдал я наспех, возможную для себя индульгенцию, садясь на пол.
— Что с тобой Боря, — встревожено воскликнула Наина, — у тебя кровь на лице и шишка на лбу с кулак!
Опираясь на стул, я встал на ноги и посмотрел на стоящую передо мной женщину, смотрящую с немым укором.
— Пойду, умоюсь, — еле выговорил я и, придерживаясь за стену, пошатываясь, направился в ванную комнату.
— Да ну его, мытье, — промахнувшись мимо ванной в сторону спальни, решил я и, упал на кровать, засыпая на лету.
Второе пробуждение было если и с помойкой во рту, то голова хотя-бы не болела.
На часах, висящих на стене перед кроватью, которые я ночью не заметил, было двенадцать часов дня. Из кухни доносился ароматный запах какой-то стряпни.
Все-таки надо встать, умыться и идти на разборки. Обув тапки, я направился в ванную. В шкафчике рядом со столешницей я нашел новую зубную щетку и пачку бритвенных лезвий. Разборный станок лежал прямо на столешнице. Посмотрел в зеркало, та же противная рожа, только еще и покарябаная. Быстро побрившись и освежившись, какой-то туалетной водой, я направился в сторону кухни, откуда доносились звуки готовки.
Я уже понял, что женщина гремевшая кастрюлями на кухне как бы моя жена — Наина.
На кухне шипело, шкворчало и парило. А еще изумительно пахло. Аромат свежесваренного
Спина суетящейся возле разделочного стола Наины, выражала недовольство вперемешку с негодованием.
— Жрать хочу, понимаешь, — рявкнул я, вваливаясь в кухню.
— Фу, напугал старый пень! — подпрыгнув на месте, воскликнула жена. — Садись, супа налью. Горячего похлебаешь быстрее в себя придешь, — проговорила женщина, помешивая черпаком борщ в супнице.
Я, подтянув табурет под зад, грузно опустился за стол, и извиняющимся тоном прогудел: — Ну, наливай, понимаешь, борщ-то!
Наина передернула плечами, взяла большую суповую тарелку, плюхнула в нее два половника, поставила ее передо мной и, не спрашивая, набулькала пол стакана водки.
— Ох, хорошо то как, — зажмурившись, воскликнул я, шумно втянув носом воздух, наклоняясь над исходящей паром тарелкой, подтягивая поближе к себе судочек со сметаной. Я поглядел на стакан с водкой, передернулся и отодвинул подальше от себя, сграбастав попутно из хлебницы ломоть черного хлеба.
Наина молча, сверлила меня взглядом, уперев руки в боки.
На какое-то время, я выпал из реальности, сосредоточенно работая столовым прибором, сербая горячую жидкость из ложки, причмокивая губами от удовольствия. Наина продолжала, что-то помешивать, по прежнему не говоря ни слова, исподлобья поглядывая на меня.
Я молча ел борщ, стараясь не обращать внимание на подозрительный взгляд Наины.
— Что-то ты на удивление тихий сегодня, не кочевряжишься, ешь молча и водку не пьешь? — не выдержав тишины, удивленно спросила Наина, выуживая дуршлагом пельмени из кастрюли на плите.
— Спасибо родная, похоже, допился, — вздохнув, поднялся я и, подойдя к Наине, чмокнул в затылок.
— Ная, ты только не пугайся, — тихо проговорил я, — как-то мне нехорошо. Я когда упал ночью со стула, головой ударился и ничего не могу вспомнить!
— Да ну тебя, кончай так шутить, меня вон ты помнишь! — оторопело отмахнулась Наина!
— Тебя Ная помню, как детей зовут, помню, как меня зовут, тоже помню, — выдал я свои воспоминания.
— И? Что же ты тогда не помнишь? — ехидно приподняла бровь Наина.
— А все остальное! Где я нахожусь? Кто меня окружает — через одного помню! Рожи знакомые, а как с ними общаться не пойму? Понимаешь!!! Ни хрена, понимаешь, не помню!
— Боря, ты шутишь?! — Встревожилась Наина, — так не бывает тут помню, а тут не помню!
— И это помню, только откуда не знаю! — в сердцах бросил я.
— Бедаааа, — вздохнула Наина, машинально накладывая пельмени в глубокую миску, — что-же делать, может врача? На, вот пельмешков отведай.
— Зая, какой врач, какие, блин, пельмени? Еле борщ впихнул! Ты посмотри на пузо, в треники не входит! Есть второе дома моветон! — шутливо выдал я и натянул на рожу улыбку.