Когда-нибудь я ее убью
Шрифт:
Серебристый мобильник молчал все сорок минут, пока Егор топал от подстанции к дому. По привычке притормозил на знакомом повороте, глянул влево и назад и пошел себе дальше. Подумал мельком, что надо бы зайти, посмотреть, как там, в закрытой квартире, заодно счета за коммуналку из почтового ящика достать, но решил, что все это подождет. В квартиру он возвращаться не любил и вроде сентиментальностью не страдал, но все ж было как-то неприятно, что ли. Воспоминания лезли в голову самые ненужные, от них надолго оставался осадок, не проходил несколько дней, как тяжелое похмелье. Зато на даче было хорошо и пусто, Егор миновал замерзший пруд и сухие заросли камыша вдоль вытаявшей бетонки и побежал под горку. Один дом, наглухо закрытый на зиму, второй, третий — все, он дома, действительно, дома, где тепло и спокойно, и плевать, что дачка небольшая, главное, что отопление имеется и удобства не во дворе.
Все необходимое для жизни
Черная с коричневыми полосами сумка лежала на дальнем краю стола, через дыру на том месте, где была «молния», из прорехи мерцало синим и белым светом. Сверчок снова завел свою песню, звенел упорно и мелодично и чертовски настойчиво. Прервался, точно набирая воздуха побольше, и снова зазвенел, равномерно-тоскливо и неотступно. Егор потянулся через стол, схватил сумку, на ощупь нашел мобильник, глянул на экран. Все то же — знакомый номер, видел он его сегодня раз пять, если не больше. Некто снова прорезался, волнуется, наверное, места себе не находит, а Вика не отвечает, да и затруднительно ей сейчас поговорить с родным или любимым человеком, завтра сможет, после пяти. Даже не завтра — сегодня, часы в углу экрана показывали половину первого ночи.
— Однако, — проворчал Егор, прикидывая мысленно, насколько этот некто взволнован отсутствием девушки, что звонит ей посреди ночи.
— Потерпи, — сказал Егор умолкшему телефону, положил его в сумку, лег и снова сел, глядя на стол, — телефон завел свою песню. Егор выждал пару секунд, взял мобильник и уставился на экран, на ряд цифр, мерцавший на нем под тихую мелодию. Номер как номер, кривой, дешевый с копеечным тарифом, зато абонент отличается редкостным упорством, переходящим в тупость. Или беспокойство за близкого человека зашкалило до предела, и некто, плюнув на воспитание, манеры и вежливость, решил добиться своего. И будет теперь названивать, пока в мобильнике аккумулятор не сдохнет, ему и так недолго осталось: контур батарейки в верхнем углу стал красным и часто мигал. И неизвестно, что для родственника Вики будет хуже: длинные гудки в трубке или голос автоответчика «абонент временно недоступен. Пожалуйста, перезвоните позже».
— Куда уж позже, — себе под нос пробормотал Егор, сел на диване, зачем-то посмотрел в окно на голую яблоню, что мотало ветром, потом на мобильник, потом решился и нажал клавишу с зеленой трубкой. Была не была, надо поговорить с человеком, все объяснить ему, успокоить, если потребуется, а завтра утром по-быстрому смотаться в больницу, отдать Викину сумку врачу или дежурной медсестре, и дальше пусть сами разбираются. Егор выдохнул, нажал зеленую кнопку и поднес телефон к уху.
Мелодия моментально оборвалась, сверчок заткнулся, в доме было тихо, и Егор слышал, как за окном стучат ветки яблони и шуршат кусты смородины и малины. Разрослись они за лето до безобразия, соседи-дачники дружно подавали советы, как все это хозяйство облагородить, но Егор особо не прислушивался — ему нравился внешний вид зеленой изгороди, закрывавшей его участок от чужих глаз. Вот забор он первым делом поправил, и ворота с калиткой, а малина… Да что ей будет, этой малине.
В трубке тоже что-то шуршало и потрескивало, словно абонента с той стороны тоже окружали облетевшие на зиму кусты и деревья, и точно так же шевелились неподалеку, только человек не стоял неподвижно, а шел через заросли, ломая ветки. Зацепился за одну, выдохнул вроде как матерно и произнес небрежно, врастяжечку:
— Слышишь меня, сука? Знаю, что слышишь. Это хорошо, слушай и молчи, курва. Тебя предупреждали по-хорошему? Предупреждали. Не поняла, думала, шутим? Хрен ты угадала, тварь, еще раз рожу твою в городе увижу — закопаю. Живьем закопаю, гадина, и кол сверху вобью, чтобы не вылезла. Сутки тебе, чтобы барахло собрать, и забудь, что тебе братец твой наплел. Слышишь, дрянь? Понимаешь,
Егор бросил телефон на одеяло, сел, спустил ноги на пол. Сон враз куда-то подевался, в доме стало холодно и зябко, ровный, с каким-то романтическим придыханием голос абсолютно трезвого и, похоже, здорового мужика в трубке продолжал перечислять, что ждет Вику, если она останется в городе. Спокойно говорил, без мата и нервов, точно с листа читал заранее заготовленный текст, пожелал напоследок спокойной ночи и отбился. Экран мобильника погас, но Егор на него не смотрел, глядел в окно, на несчастную яблоню, что билась ветками о забор. Мысли, понятное дело, были только об одном, и из перечня угроз и обещаний выбивалась одна фраза: «Сегодня тебе повезло». Сегодня, в смысле вчера, повезло, что кто-то заметил огонь, вызвал пожарных и «Скорую», повезло, что все они приехали быстро. Значит, проводка ни при чем, и пожар — не случайность, машину подожгли, и все сделали так, чтобы не убить, а запугать. И все для того, чтобы Вика уехала из города. Сутки ей дали, какие тут сутки, ей теперь неделю или две в себя приходить. Сутки… «Фрагментами в канализацию» — однако, абонент попался с фантазией, изысканно изъясняется, этого не отнять. Не в первый раз, судя по всему, и не в последний. «Предупреждали…» Или плохо предупреждали, или что-то заставило Вику пренебречь угрозами, и дело зашло непозволительно далеко. Средняя степень отравления угарным газом — Вике действительно повезло, еще пара минут, и готово: судороги, остановка дыхания, падение сердечной деятельности и закономерный финал. Но вчера повезло, а вот завтра, оно же сегодня…
Егор нашарил рядом с собой мобильник, нажал первую попавшуюся кнопку, глянул на экран. Второй час ночи, времени впереди еще полно, и выспаться можно, и придумать, что со всем этим теперь делать. А чтобы никто не отвлекал, надо нажать вот сюда…
Телефон тихонько пискнул, экран моргнул и погас, Егор положил выключенный мобильник в Викину сумку и лег, закутался в одеяло. Недавний монолог сам собой возник в голове, завертелся по кругу от первой до последней фразы, от сказанного было смешно и жутко одновременно. Смешно от того, что словно на два десятка лет назад перенесло, в славные девяностые, в те годы четкие пацаны только так и изъяснялись, не дословно, понятное дело, но суть не пострадала. Простой алгоритм «если — то» сбоев и через годы не давал, вынуждая затравленный объект выбирать один из двух предложенных, одинаково невыгодных для него вариантов. А жутко потому, что и в те незабвенные годы слово и дело во времени не расходились. Сказано — сутки, значит — сутки, интересно, с какого момента у них отсчет пошел? От звонка или от пожара в машине? Но звонивший не уточнил, посему будем считать, что от его насыщенного монолога, на этом пока и остановимся, а там поглядим.
В терапии пахло лекарствами, едой и неистребимой хлоркой. Откуда она тут бралась — уму непостижимо, новое поколение завхозов и санитарок давно перешло на новые, совершенные и ароматные средства дезинфекции, а вот поди ж ты: воняло, как и десять, и двадцать лет назад, когда сам, еще школьником, с приступом аппендицита тут две недели пролежал. Запах начинался уже внизу, у гардероба, крепчал на лестнице и преследовал Егора до пятой палаты, куда еще утром из реанимации перевели Вику.
— Полчаса у тебя, — категорично заявила медсестра на посту, — Рябцева еще под наблюдением, давление низкое, час назад тошнило. Так что говорить тихо и только о приятном, не волновать и все такое. Время пошло.
Она показала Егору в сторону белой двери в самом конце коридора и потянулась к зазвонившему телефону. Егор неторопливо пошел по волнистому потертому линолеуму и прикидывал на ходу, как быть дальше. Согласно новой вводной говорить с Викой он мог только о погоде, цене на нефть, что сегодня так удачно скакнула вверх сразу на несколько пунктов, о котиках и прочей к делу не относящейся ерунде. И ни в коем случае не упоминать о вчерашнем происшествии, и уж подавно — о ночном звонке. Противоречия раздирали его вплоть до самой двери в пятую палату: облезлой, со старой пластмассовой ручкой и замазанной белой краской замочной скважиной. Егор осторожно взялся за эту ручку, постоял так несколько мгновений и отшатнулся — из палаты вышла бабка в теплом байковом халате с лохматым платком на плечах, прошаркала мимо безразмерными тапками, подозрительно глянула на Егора и куда-то ускреблась по коридору. Дверь осталась нараспашку, отступать было некуда: на него из палаты смотрели еще четверо, все тетеньки в летах, седые, измученные жизнью и болячками, смотрели с любопытством и недоверием одновременно, гадая, к кому бы пожаловал этот гость.