Когда охотник становится жертвой
Шрифт:
— Вы имеете право хранить молчание…
Сколько раз Кайл произносил эту фразу — он может повторить её в один голос с агентом, слово в слово. Даже смешно — теперь её говорят для него. Кайл перебивает агента. Ничего нового он всё равно не услышит.
— Я признаю свою вину. Целиком и полностью.
— Как скажете, — хмуро бросает УБНовец, закрывая за ним дверь служебной машины.
Так будет справедливо.
«Мустанг» остаётся на обочине. Вся жизнь Кайла Хантера — в кювете.
Глава 9. Порочные игры
Коул никак не мог взять в голову, как так вышло,
Звонок брата ещё больше тревожит его. Невидимая связь между ними, близнецами, словно натягивается до предела, грозясь со звоном лопнуть. У них будто отнимают время — нет ни единой лишней минуты, чтобы просто поговорить. Кайл торопится — это слышно по его тяжелому, рявкающему «что?», по гудкам автострады на периферии. Коул решает отложить болтовню на потом. Знать бы только, когда оно будет это «потом» и будет ли вообще.
На его телефон поступает слишком много информации — корпус в руках раскаляется, его сухое тепло греет ухо не хуже блядской больничной грелки, свечение экрана дерёт глаза. «Кайла приняли» — два слова, сказанные второпях одним из его ребят, выбивают из него дух. Коула хватает только на то, чтобы положить телефон отяжелевшей рукой на стол.
— Что случилось? — хриплый, тревожный голос Александры проходит вскользь, минуя слух, металл шуршит по металлу, когда она дёргает рукой, закованной в наручник. Вечером ему даже стыдно было снова её на цепь сажать, вот до чего докатился! Она ему не подруга, не соратница, хотя со стороны кажется, что именно так и есть. Если бы не наручники… Лютый пиздец, в голове не укладывается. Он не знает, что ей ответить, просто игнорирует.
Коул жалеет, что не рассказал Кайлу о Рите. Беспокоить не хотел. Жалеет, что не расспросил Кайла, не вытряс из него, как и через кого тот собирается загнать героин. Надо было самому, сука, этим заняться. Надо было. Надо было…
— Что случилось? – повторяет Маккормик. В её голосе больше звона, больше страха, а ему в башку звук проникает медленно-медленно, заплывает водой в уши. Наверное, он выглядит так, будто его инсульт шарахнул, оттого у неё такие глаза круглые.
Глоток тёплого пива ударяет в нос пеной и пузырями, режет слизистую, будто он аммиака вдохнул. Коул закрывает глаза, не глядя, наощупь ставит бутылку на пол, снова берёт проклятый аппарат. Он включает громкую связь — этот драный динамик, как насекомое в ухе, в конец достал. Скрываться тут не от кого, девчонка и так знает уже слишком много.
— Ебтвою мать, Дре, да какого хуя?! — Похоже на жалкое блеяние.
— Бля, Коул, ты же в курсе, тут ща без агентов пёрнуть нельзя. Взяли моего чела, всю цепочку накрыли, пришлось на твоего указать, своя шкура дороже, сам понимаешь. — Дре опять балаболит без продыху, тявкает, как пёс кастрированный, пытается оправдаться, да только Коул уверен, Дре нашёл повод отплатить ему за всё хорошее. Да даже если он и не врёт, «Кровавые» не нанимались спасать «Хантерам» зады. Здесь он, Коул Хантер, опять виноват. Кругом виноват.
— Хуевая месть, я тебе скажу.
— Да, какая нахер месть, ну так получилось, брат…
— Не брат ты мне, обезьяна ты чёрная, — Коул скидывает звонок. Максимум, чего он добился — выбесил Дре. Он за свой угнетенный африканский народ жопу порвёт. Перемирию конец. Да и хуй с ним.
Психовать нет сил, желания разнести вхлам квартиру или разбить кому-нибудь рожу, тоже — Коул сдувается, словно из него разом выкачали все жизненные соки. Он садится на диван, смотрит на свои сцепленные в замок ладони, на цветную краску, застывшую под кожей. Коул чувствует себя инвалидом, беспомощным овощем, только вместо кресла — стены мамкиной квартиры. Посадка на нары не лучше смерти. Он только что потерял брата. Нет брата — нет «Хантеров». И его самого нет.
— Коул…
Он поднимает на неё взгляд. Александра сидит на краешке дивана, эта её беспомощно болтающаяся на цепи рука выглядит, как удушенная птица; дохлая чайка — Коул от нечего делать стрелял в них, лет двенадцать ему тогда было. Алекс беспокоится, нервничает — по глазам видно, наверное, думает, этот звонок её касается, судьбы её дальнейшей — не может же она так за него переживать, не до такой уж степени?! И голос у неё теперь такой вкрадчивый, будто она ему колыбельную поёт, так и подмывает ответить. Опять ей всё вывалить. А ведь зарекался… Она ему не друг, но у него теперь ни Гая, ни Кайла.
— Брата моего приняли, сука, с наркотой.
От этих слов становится страшно, как никогда в жизни. Коул неосознанно закусывает губу, словно болью можно перебить ужас от осознания факта.
— Он же полицейский. Зачем он это сделал?
— Хороший вопрос, принцесса, очень хороший, — хмыкает он, поднимая на неё тяжёлый взгляд исподлобья.— Всё в мире делается из-за вас, женщин. Слышала такую фигню?
Она прячет взгляд и будто бы краснеет, а после, поразмыслив, выдаёт.
— Я думаю, она этого не хотела. — И попадает в точку.
— Зная брата, я думаю, она даже не в курсе. — Очень сомнительно, что эта ангелоподобная Кали (а ведь Коул так и не успел с ней познакомиться!) одобрила бы такой финт. Инициатива ебет инициатора, тут Кайл получил по полной.
— Мне очень жаль. Правда. — Александра шепчет едва слышно. С каждым словом её голос будто бы тускнеет, звуки растворяются в тишине, оставляя после себя лишь навязчивый звон в ушах. Коул, не смотря в её сторону, отходит к столу, опирается на руки, опускает голову, с силой смыкает веки. Надо думать. Надо что-то думать, надо искать адвоката, искать бабло на залог, узнать вообще, кто его дело взял, будет ли конфискация, сколько ему светит… Это его первый залёт, много впаять не должны. Опять же, всё это, сидя на жопе, в страхе, что тебя самого примут, только ты сунешься на улицу… Надо найти Энни Маршалл…