Когда охотник становится жертвой
Шрифт:
— Привет, куколка!
Летит ему в спину как только он переступает порог столовой. Порядки в тюрьме не далеко ушли от уличных. Если спустить хоть раз…
— Ты куда намылился? — коренастый латинос средних лет преграждает ему путь. — Сядь. Сядь, говорю. Начнёшь бычиться — суток не протянешь.
Послать бы его к чёрту, но Кайл отчего-то прислушивается.
— Ты популярен, — латинос кивает на подвешенный к потолку телевизор, где по новостному каналу мелькают беззвучные кадры из зала суда. Кайл видит там своё лицо. Будь проклят этот чёртов цирк. Это может здорово осложнить
— Мне не нужна компания, — огрызается Кайл, косясь в его сторону. Мужик перегоняет центовую монетку между пальцев, как чёртов фокусник.
— А зря. Бывших копов здесь не любят, — невозмутимо, с нотками едкой насмешки и превосходства, отвечает латинос, засовывая в рот полную ложку липкой, серой картофельной массы,— И рыльце твоё, смазливое и наглое, тут быстро поправят.
Кайл чувствует, как он неприкрыто разглядывает его, сощурив глаза, словно пытается под шкуру залезть. Начинать первый день с драки действительно глупо, но как иначе заставить прилипчивого мудака отвалить. Заводить здесь полезные связи он не собирается. Он не собирается врастать в эту среду никаким образом, да чёрт, от одной лишь мысли о близких хочется броситься рыть подкоп сию же минуту. Шесть лет. Две тысячи сто девяносто дней… Как же это, мать его, пережить?!
Латинос откладывает ложку и поворачивается к Кайлу всем корпусом.
— Если не хочешь однажды проснуться с заточкой в боку, придётся завести друзей. Держись меня.
Кайл переводит на него хмурый взгляд. С чего вдруг этот старый мекс так беспокоится о нём?
— Я не хочу, чтобы моя дочь плакала по тебе.
Латинос встаёт из-за стола, со звоном кидая ложку в пустую миску, а Кайл чувствует, как у него волосы встают на загривке. Он внимательно, цепко вглядывается в его лицо. Ищет похожие черты. Таких совпадений не бывает.
Мужчина лишь криво ухмыляется в ответ на его наверняка обалдевший взгляд. Прежде чем смешаться с толпой у раздачи, он бросает ему через плечо своё имя.
— Эмилио Рейес.
Эпилог
Грузовик высаживает Кайла возле потрёпанной таблички «Ферма Лэйн». Он коротко кивает водителю и, закинув сумку с вещами на плечо, толкает покосившиеся ворота частной территории. Хочется сорваться на бег, но въевшееся в мозг «Любое движение быстрее шага приравнивается к попытке побега» заставляет упорно топать черепашьей скоростью по грунтовой, изъезженной тракторами дороге. За четыре года тюремные привычки стали как родные — может, со временем они перебьются другими.
Кайла амнистировали на два года раньше — Энни-таки добилась пересмотра решения суда. В день освобождения его встретил Фрэнк. Он одолжил ему денег и дал бумажку с адресом Кали — на те многострадальные деньги она купила ферму в Канзасе и довольно успешно занималась сельскохозяйственным бизнесом. Называние фермы она менять не стала. Кайл ни секунды не раздумывал ехать или нет, захочет она его видеть или нет, забыла она его или вовсе устроила свою жизнь с кем-то другим — этот вопрос для него
За двое суток он пересёк почти полстраны: сначала на поезде, потом на автобусе, потом с попутными фурами, кое-где и вовсе пешком. Позади оставались мелкие городишки и заброшенные деревни — Кайл в жизни не был в такой глуши, Канзас казался ему параллельной вселенной. Свернув на узкую тропинку, вглубь зарослей кукурузы, он вдруг вспомнил сказку, одну из немногих, которую читала им мать в те редкие дни когда бывала трезвой — про Дороти из Канзаса, которую унесло торнадо в Изумрудный город, и думает, что Кали — Дороти наоборот. Её унесло в Канзас из Города Ангелов.
Кайл отлично помнит тот день, когда всё в его голове вдруг чётко встало на свои места. К нему пришёл Фрэнк и, сняв трубку, сказал несколько слов.
«У тебя два пацана. Здоровые».
Двое. Близнецы. Тогда он тёр глаза до красноты, чтобы не расклеиться прямо на глазах у надзирателей. Радость была неимоверной, как и отчаяние. Лишение свободы не шло ни в какое сравнение с невозможностью увидеть их, взять их на руки — именно в этот момент Кайл ощутил тяжесть наказания в полной мере и с тех пор стал примерным заключённым на пути исправления. Ему нужно было выжить. Во что бы то ни стало.
Острые листья кукурузы касались друг друга, перешептываясь под порывами ветра, стебли колыхались, словно волны, всё поле казалось ему бесконечным зелёным океаном. Жёлтые зёрна кукурузы рвались наружу сквозь надтреснутую сухую зелень, привлекая внимание птиц — наверное, скоро уборка урожая. Было прохладно, в Канзасе начиналась осень. Запах прелой листвы и мокрой земли совсем не похож на солёный, жаркий воздух Лос-Анжелеса, Кайл дёргает плечами в тонкой джинсовой куртке — стоит обзавестись тёплой одеждой. Ступив в глубокий след от трактора в рыхлой земле, Кайл вспоминает Эмилио. Ему осталось ещё пять лет.
Пару раз Кайл буквально вырывал из его рук карты.
«А ну не лезь, щенок» — Рейес тогда хватал его за грудки и тяжело впечатывал спиной в ближайшую стену. У Эмилио глаза горели гневом и азартом, в таком состоянии он был почти не адекватен.
«Если я ещё раз увижу вас с картами, клянусь, я сломаю вам пальцы. При всём уважении», — Кайл не отступал.
«Нормально ты выстрелил», — почесав бороду, изрёк Рейес, когда Кайл поделился с ним новостью. С того дня он ни разу не видел его с картами в руках.
Над головой с раскатистым гулом проносится старая «этажерка», рассеивая над полями мелкую водяную взвесь — от вредителей или удобрения какие — если он планирует остаться, то придётся разобраться со всей этой наукой. А Кайл очень хочет остаться. Ему кажется, что он идёт уже почти час — не то заплутал, не то поле такое огромное. Ноги начинают ныть с непривычки — в тюрьме со спортом неважно, вдоль периметра не набегаешься — но гораздо сильнее ноет в груди. Кайл волнуется. Волнуется о том, как встретит его Кали, как встретят дети. Знают ли они о нём вообще? Кайл совсем отвык от обычной жизни — у него и мысли не возникло позвонить ей перед тем, как нагрянуть. Хочется верить, что он не окажется нежеланным гостем.