Когда он был порочным

Куин Джулия

— Ахнет, я…

— Нет, ты не понимаешь, — с нажимом повторила Виолетта, — что такое «повеса».

— Очень хорошо. — Гиацинта обернулась к матери с кисло-сладкой улыбкой. — Я не знаю, что такое «повеса». Я также не знаю, как следует одеваться и чистить зубы.

— Вообще-то я видела, как Полли вчера помогала ей надеть вечернее платье, — заметила Элоиза с софы.

— Никто не может надеть вечернее платье без посторонней помощи, — парировала Гиацинта.

— Я ухожу, — объявила Франческа, хотя была совершенно уверена, что

никто ее не слушает.

— Что ты делаешь? — воскликнула Гиацинта. Франческа даже приостановилась, но сразу же сообразила, что Гиацинта обращалась не к ней.

— Смотрю, как почищены твои зубы, — сладким голосом отозвалась Элоиза.

— Девочки! — воскликнула Виолетта, и Франческа подумала, что вряд ли Элоизе, которой стукнуло двадцать семь лет, понравится такое обращение.

Но сердитые возражения сестры и ее ответную речь Франческа не стала слушать, а воспользовалась суматохой, чтобы выскользнуть из гостиной и попросить ливрейного лакея вызвать для нее карету.

На улицах было не так уж многолюдно: было еще рано, большой свет отправится на рауты и балы только часа через два. Карета быстро проехала по Мейфэру, и через какие-то четверть часа Франческа уже поднималась по ступеням парадного крыльца Килмартин-Хауса на Сент-Джеймс-сквер. Как обычно, лакей распахнул перед ней дверь еще прежде, чем она успела коснуться дверного молотка, и она поспешила войти в дом.

— Килмартин дома? — спросила она, думая между тем, что вот в первый раз она называет Майкла так. Ей это показалось странно, но было и приятно, что имя это словно само собой сорвалось с ее губ. Давно бы всем пора привыкнуть к переменам. Теперь он был графом и никогда уже не будет для нее просто мистером Стерлингом.

— Кажется, да, — ответил лакей. — Его сиятельство вернулся домой вскоре после полудня и, насколько мне известно, больше не выходил.

Франческа нахмурилась, кивком отпустила лакея и стала быстро подниматься по лестнице. Если Майкл и в самом деле дома, он должен быть наверху; если бы он спустился в контору, лакей в прихожей не мог не заметить этого.

Она добралась до второго этажа и пошла по коридору к графской спальне. Шаги ее обутых в ботики ног заглушал мягкий ковер.

— Майкл? — позвала она негромко, подходя к двери его комнаты. — Майкл!

Никто не откликнулся. Она приблизилась к двери вплотную и тут только заметила, что дверь притворена неплотно.

— Майкл? — позвала она снова, чуть-чуть громче. Нельзя же было кричать на весь дом! Кроме того, если он спит, то вряд ли стоит будить его. Возможно, он еще не отдохнул как следует от своего долгого путешествия, но, когда Виолетта пригласила его на ужин, не стал говорить об этом из гордости.

Не дождавшись никакого ответа, она немножечко приоткрыла дверь.

— Майкл?

— Фрэнни?

Это был определенно его голос, но никогда она не слышала, чтобы он так говорил.

— Майкл!

Она бросилась в комнату и увидела

его — он лежал, скорчившись, в постели, и вид у него был такой больной! Никогда в жизни она не видела, чтобы человеку было так худо. Джон ведь совсем не болел. Джон просто однажды вечером прилег отдохнуть и больше не проснулся.

— Майкл! — вырвалось у нее. — Что с тобой такое?

— Да ничего особенного, — прохрипел он. — Простудился, надо думать.

Франческа посмотрела на него с сомнением. Черные волосы прилипли ко лбу, лицо, все в красных пятнах, пылало, и такой жар шел от самой его постели, что у Франчески даже дыхание перехватило.

Не говоря уже о том, что в комнате стоял тяжелый запах болезни. Запах пота, чуть отдававший гнилостным, — ужасный запах, который, имей запахи цвет, непременно оказался бы рвотно-зеленоватого оттенка. Франческа протянула руку и коснулась его лба — и тут же руку отдернула, таким горячим оказался лоб.

— Это никакая не простуда, — резко сказала она. Губы его растянулись в кошмарном подобии улыбки.

— А если очень-очень сильная простуда?

— Майкл Стюарт Стерлинг!

— Господи, ты точь-в-точь как моя мать!

Нельзя сказать, чтобы чувства, которые она испытывала сейчас, были такими уж материнскими, да и как это могло быть после происшествия в парке! Так что вид его, такого сейчас слабого и некрасивого, подействовал на нее успокоительно: это притупило остроту чувства, терзавшего ее сегодня почти весь день, — чем бы там оно ни было, это чувство.

— Майкл, что с тобой?

Он передернул плечами и зарылся поглубже в одеяла, трясясь всем телом.

— Майкл! — Она схватила его за плечо. И не сказать, чтобы очень нежно. — Не смей мне морочить голову своими фокусами! Я ведь тебя знаю. Ты всегда делаешь вид, что все тебе нипочем, все как с гуся вода…

— А что? С гуся вода действительно скатывается, — прошептал он. — Закон природы.

— Майкл! — Она ударила бы его, если бы он не был так болен. — Не смей преуменьшать опасность! Говори сию же секунду, что с тобой такое!

— Завтра мне станет лучше, — сказал он.

— Ну конечно! — воскликнула Франческа, вложив в свои слова весь имевшийся в запасе сарказм.

— Правда станет лучше, — сказал он, беспокойно ворочаясь в постели и постанывая при каждом движении. — Завтра я буду в полном порядке.

То, как он сформулировал свою фразу, заставило Франческу насторожиться.

— А послезавтра? — спросила она и прищурилась. Откуда-то из-под одеял раздался резкий смешок.

— А послезавтра я, само собой, снова буду лежать пластом!

— Майкл! — проговорила она едва слышным от страха голосом. — Что с тобой такое?

— Неужели еще не догадалась? — Он снова высунул голову из-под простыни, и вид у него был такой больной, что она чуть не заплакала. — У меня малярия.

— О Боже! — ахнула Франческа и невольно попятилась. — О Боже мой!