Когда отступит тьма
Шрифт:
Зал начал расплываться. В голове помутилось. Прищурясь, чтобы обострить зрение, Эрика вгляделась в стоящего перед ней человека. Через несколько секунд до нее дошло, что она хочет увидеть брата таким, как он ей помнится, — нескладным мальчишкой, слишком высоким для своего возраста, с каштановыми волосами, такого застенчивого, что он редко смотрел ей в глаза, никогда не повышал голоса, не бранился.
Тот мальчик все еще существовал, но лишь как тень. Эрика видела его приметы в длинных,
Волосы с возрастом потемнели, брови тоже. Плечи раздались, но сам он исхудал и выглядел гораздо старше своих тридцати трех лет.
Потом облик Роберта помутился снова, и он утратил свою индивидуальность, превратился в незнакомца, в мужчину того типа, каких она видела в Филадельфии, Питсбурге и Нью-Йорке, одетых, как он, в стоптанные рабочие ботинки, просторные брюки и незаправленную вельветовую рубашку с закатанными рукавами. Эти люди возили в магазинах нагруженные мусором тележки или назойливо выпрашивали деньги.
Эрика боялась таких людей. Однако в большинстве своем они были безобидны. А этот человек, некогда такой близкий ей, убил женщину здесь, в тронном зале... и вскоре может убить еще одну.
Может. Есть ли в этом сомнение? Он как будто колебался. Судя по его словам: «Возможно, очередная жертва прямо под рукой...» Возможно. Он был неуверен.
— Роберт, что ты намерен делать?
Жалкая невыразительность ее голоса была пугающей. То был уже замогильный голос.
— Скажешь сама, — прошептал он.
Смысл этих слов дошел до Эрики не сразу. И все это время дым становился гуще, горькие струйки вились возле нее, словно угри в воде.
Потом она недоуменно захлопала глазами.
— Я... я скажу?
— Скажешь все, что мне нужно знать.
Неужто это правда? Неужели он ждет от нее указаний? Казалось немыслимым, что так легко можно устроить побег. Нужно было попытаться.
— Ну хорошо. — Эрика слышала свои слова со странной отчужденностью. — Ты отпустишь меня. Отвяжешь и...
Смех Роберта оборвал ее.
— Не эта твоя часть, сестричка. Не лживая бренность.
— Моя... бренность?
Это отдающее смертью слово испугало Эрику, ее тщетная надежда угасла.
— Ты скажешь, сестричка. Только другая ты.
— Другая я?..
Это было совершенно невразумительно, и она почувствовала себя усталой, сонной, словно в полузабытьи.
— А может, вовсе не ты. Может, оно только пользуется твоими устами, твоим голосом.
— Не понимаю, Роберт. Ты... несешь бессмыслицу.
Роберт, не отвечая, отвернулся. Пятна пота, пропитавшего клетчатую рубашку, темнели на его спине, будто сложенные
В голове у нее проплывали обрывки музыки. Слышался отцовский голос перед отходом ко сну, голос, которого она не слышала с детства, говорящий о принцессе в замке, о чарах, о долгом сне.
Вялость. Глаза слипаются. Дыхание медленное.
Но спать нельзя. Роберт убьет ее спящую.
Эрика встряхнулась, снова посмотрела на него. Он сидел на корточках, по-прежнему спиной к ней, опустив голову, будто в раздумье. Эрика, изогнув шею, посмотрела вниз и увидела на полу возле его ног жаровню, оттуда поднимался дым, заполнявший зал, словно горькое курение.
Она слышала его шумное дыхание, видела, как поднимаются и опускаются плечи.
В жаровне что-то тлело, и Роберт склонялся над ней, вдыхая дым...
Запоздалая догадка озарила ее сознание, она поняла.
Дым от того, что тлело в жаровне, обладал наркотическим действием, искажал ее восприятие, притуплял способность думать. Даже умерял боль в поврежденных руке и плече.
Эрика замотала головой из стороны в сторону, стараясь прояснить разум.
— Роберт, что у тебя в этой посудине? Что ты жжешь?
— Нравится? — Он снова сделал глубокий вдох. — Вызывает сны наяву?
Эрика силилась сохранить ясность сознания и мысленно цеплялась за непреложные факты — холодную поверхность стола, боль в локте и плече, как, утопая, хваталась бы за сплавные бревна.
— Что это? — с трудом спросила она.
— Не яд. Дыши глубже.
Роберт резко встал и тут же повернулся, обманув ее этим внезапным движением, губы его растянулись в хищной усмешке, обнажив желтые зубы.
— Пифия в Дельфах вдыхала дым листьев лавра. Посвященного Аполлону. Но царем деревьев всегда был дуб.
Эрика не понимала, что это значит, была не в силах об этом думать. Ее с трудом обретенная ясность сознания уже начала слабеть.
— Я вырезал наши инициалы на дубе. — Роберт принялся ходить по кругу. — Помнишь?
— Да.
Голос ее был тихим, как шепот.
— Ты должна была видеть их, когда похищала мои приспособления для лазанья.
Шаги Роберта ускорились. От его хождения у нее кружилась голова, или это зал медленно вращался известняковой каруселью? Эрика зажмурилась.
— Видела, — ответила она.
Стук сердца отдавался у нее в ушах, странно медленный, каждый удар был отчетливым. Видимо, замедлился пульс, или ее восприятие времени так изменилось, что каждая секунда растягивалась до минуты, а то и больше.