Когда падают листья...
Шрифт:
Дар почувствовал какую-то фальшь в его словах, но не мог понять, где именно и потому сказал:
— Согласен.
Карстер чуть не замурлыкал в предвкушении и вкрадчиво сказал:
— Только сначала сними вон ту штучку.
Войник повертел в руках гладкий черный камень.
— Зачем?
Враг надавил на шею девчонки лезвием. Марта коротко вскрикнула, по мертвенно-бледной в свете луны коже потекла тонкая струйка крови.
— Снимай, снимай, септ-велитель.
Дарен склонил голову набок. В камне не было никакого чародейства — иначе, он бы почувствовал: оно отзывалось неприятным
— Хорошо, — и медленно снял камень, данный странной девчонкой из весницы.
— Брось на землю и можешь задавать свои вопросы, — расслабился Карстер и сложил руки на груди.
Дар медленно разжал пальцы.
И в тот же миг почувствовал неприятный чужеродный холодок, пробежавший вдоль позвоночника.
Понял, что ошибся.
Жестоко ошибся.
От оберега потому и не исходило ничего волшебного: он сам убивал все чародейство.
Войник еще предпринял попытку наклониться за ним, но, как и следовало того ожидать, не успел, повалившись на землю.
Последним, что он увидел, был насмешливый взгляд Карстера и будто бы чужая мысль, проскользнувшая в голове:
"Идиот!"
А за несколько оборотов езды от заставы, в тесной каморке проснулась девочка лет шестнадцати с удивительными голубыми глазами и золотыми косами. Проснулась и в слепой ярости ударила по подушке кулаком, не обращая внимания на злые слезы, льющиеся по щекам.
Он не сдержал обещания.
— Как же теперь помочь?..
Заплечных дел мастера у Карстера в распоряжении на этот раз были отменные, и он этим был крайне доволен. Молчаливые, апатичные, с тусклыми, ничего не выражающими глазами и с огромным арсеналом пыточных устройств — они внушали тупой страх.
Наверное, никогда еще изба лесника, ставшего теперь заложником собственного дома, не слышала таких воплей боли. В лесу перестали выть волки, лес затих и замер: и лишь до судорог страшные клокочущие крики нарушали эту неживую тягучую тишину, разлившуюся по всем канавам и оврагам вязким желе.
Дарен орал так, как, наверное, не орал никогда в жизни. Вопросов ему задавали, как ему казалось, слишком много. Но ни на один из них он не знал ответа. Незнакомые имена путались в голове, сплетаясь там, внутри головы во что-то многослойное; малопонятные слова то и дело раскалывали сознание пополам, а места и предметы, о которых постоянно спрашивал Карстер, были чужими и далекими. Единственное, что Дарен уловил: все вопросы так или иначе были связаны с каким-то пророчеством и этой странной "цайкой", из-за которой он сейчас здесь.
Почему Карстер был так уверен, что войник знает все то, о чем его спрашивают — непонятно. Дарен в самом начале еще пытался объяснить это, но потом сил говорить не осталось, а под конец он вообще перестал понимать, о чем его спрашивают.
Мокрое от пота и крови тело истязали долго: Дару казалось, что целую вечность. Сдирали полосками кожу, поливали раскаленным железом, вставляли толстые иглы под ногтевые пластины, ломали кости… Да и тело его уже ему не принадлежало: это был сросшийся комок окровавленной плоти, которая мечтала лишь об одном — о смерти. Боль, боль, боль… В сломанных пальцах, в легких, прошитых осколками ребер.
И, видно, Эльга даровала своему непутевому сыну еще одну милость: когда тяжелый молот в очередной раз опустился на ноги, Дарен потерял сознание, успев лишь прошептать богине: "Спасибо".
Но даже в бессознательном состоянии боль не отпустила его.
Дар очнулся от нее же и еле слышно застонал сквозь сжатые зубы: кричать он больше не мог — дышать получалось с трудом, а при каждом вдохе внутри что-то противно и противоестественно хлюпало. Ах, да. Ребра. Чудом уцелевшие от переломов руки, судя по всему, были прикованы высоко к стене: сам Дарен вынужденно полусидел, опрокинув голову на грудь. Ноги, судя по ощущениям, представляли собой сплошное кровавое месиво, и войник даже не пытался понять, под каким углом они лежат — боль была адской. Но, как ни странно, мозг продолжал напряженно работать, стремительно выдавая картинку за картинкой, так, что даже закрытые глаза стали болеть.
Войнику понадобилось неимоверное количество гордости, замешанной на силе воли, чтобы поднять голову и кое-как оставить ее в вертикальном положении. С огромным усилием он открыл глаза, но ничего не увидел. Его ослепили?..
Но — нет. В темноте блеснул огонь, и резкий свет ударил по больным глазам с покрасневшими от лопнувших сосудов белками, заставляя снова закрыть их.
— Очухался, — констатировал безразличный голос Карстера, — зенки-то открой.
На протяжении всего действа он стоял и задумчиво наблюдал за пыткой, будто любовался цветочками.
— Пошел ты… — одними губами прошептал Дарен и снова опустил голову.
Карстер пожал плечами и что-то выкрикнул в темноту. В свете факела показалась фигура в капюшоне.
"Чаровник" — запоздало понял Дарен.
Разумеется, с его стороны было полной глупостью идти на встречу со "старым знакомым", но он обязательно как-нибудь бы выпутался, если бы этот выродок был один. Кто ж знал, что в подчиненных у Карстера еще и чаровники ходят?!
Голова взорвалась тысячами ледяных осколков, ее дробили на части невидимые тиски, выдавливали глаза и выбивали зубы. Дарен с облегчением понял, что сейчас потеряет сознание.
Но этому было не суждено случиться.
— Хватит, — коротко приказал Карстер, внимательно наблюдая за пленником; и, не став ждать, пока тот отдышится, приказал: — последний раз спрашиваю: что ты знаешь об этом артефакте?
Перед глазами войника оказалась злополучная вещица.
— Ничего…
— Врешь, — спокойно отозвался враг.
Боль.
— Как ты связан с пророчеством?
Молчание.
Боль.
Снова какие-то вопросы…
Спрашивали бы у него правду — он бы уже сказал. Но они спрашивали совсем другое…
Чаровник и Карстер переглянулись.
— Значит, ты уверен, что ничего не знаешь, — протянул последний.
— Будь… уверен лишь… в смерти… — пробормотал Дар, снова падая в забытье.
Но в этот раз они не дали ему этого сделать, вылив ведро ледяной воды на голову.
— Хм. Будем считать, что частично я тебе поверил, — задумчиво протянул Карстер, пряча, наконец, лжеартефакт за пазуху, — и, Дарен… Может быть, подумаешь о сотрудничестве? Все равно обратно тебе пути нет.
Войник промолчал.