Когда рассеется туман
Шрифт:
— Дадли, мисс.
— Значит, пошлю Дадли. Не будем забывать, что точность — вежливость королей.
— Да, мисс, — приседая, подтвердила я.
Учительница процокала мимо меня и, выйдя, плотно притворила дверь.
Дети возникли передо мной будто по мановению волшебной палочки — из-за занавески, кукольного домика, старой тряпки.
Ханна улыбнулась мне, но я не ответила. Пыталась понять, что я только что сделала. Зачем я это сделала.
Растерянная, подавленная, смущенная, я торопливо присела и выбежала из детской
В ОЖИДАНИИ КОНЦЕРТА
Сбегая вниз по ступеням в дымную кухню, я услышала, как Нэнси выкликает мое имя. Я чуть-чуть постояла на нижней площадке, поджидая, пока глаза привыкнут к полутьме, и торопливо вошла. На огромной плите посвистывал медный чайник, от варившегося рядом окорока поднимался солоноватый пар. Посудомойка Кэти, бездумно глядя в запотевшее окно, скребла в раковине кастрюли. Миссис Таунсенд не было — скорей всего, прилегла отдохнуть, пока не пришло время готовить чай. Нэнси сидела в столовой для слуг в окружении ваз, канделябров, кубков и огромных блюд.
— Наконец-то, — нахмурилась она так, что глаза превратились в черные щелочки. — Я уж думала, придется тебя разыскивать. — Нэнси указала на соседний стул. — Не стой, как истукан. Бери тряпку да помогай.
Я уселась рядом с ней и выбрала широкий круглый молочник, с прошлого года не видевший дневного света. Оттирая с него пятна, я пыталась представить, что творится сейчас в детской. Как там смеются, играют, поддразнивают друг друга. Мне будто приоткрылась чудная книга с волшебными картинками, но не успела я зачитаться, пришлось со вздохом отложить ее в сторону. Понимаешь? Уже тогда я почти что влюбилась в младших Хартфордов.
— Ты что! — воскликнула Нэнси, отбирая у меня тряпку. — Это же столовое серебро его светлости! Повезло тебе, что мистер Гамильтон не видит, как ты его царапаешь.
Она приподняла повыше вазу, которую чистила сама, и начала тереть ее размеренными круговыми движениями.
— Вот так. Видишь? Аккуратно. В одну сторону.
Я кивнула и вновь принялась за свой молочник. В голове роились вопросы о Хартфордах, вопросы, на которые — я была уверена — Нэнси знает ответ. И все-таки я не решалась их задать. С нее бы сталось перевести меня работать подальше от детской, если б она почуяла, что я получаю от своих обязанностей недолжное удовольствие.
Но как влюбленному даже самые простые вещи кажутся исполненными великого смысла, так и мне хотелось узнать о Хартфордах хоть что-нибудь. Я вспомнила о запрятанных в комоде книгах, о Шерлоке Холмсе, который заставлял людей давать самые неожиданные ответы при помощи искусных вопросов. Глубоко вздохнув, я позвала:
— Нэнси…
— М-м-м?
— А как выглядит сын лорда Эшбери?
Черные глаза потеплели.
— Майор Джонатан?
— Нет, майора Джонатана я видела.
Не заметить майора Джонатана, живя в Ривертоне, было трудновато. Портрет старшего сына лорда Эшбери, наследника, закончившего сперва Итон, а затем и военную академию Сандхерст, висел рядом с портретом отца (в ряду целой галереи отцов предыдущих поколений) на верхней площадке парадной лестницы, сурово глядя в вестибюль: голова гордо поднята, медали сверкают, голубые глаза холодны как лед. Гордость Ривертона — как наверху, так и под лестницей. Герой англо-бурской войны. Будущий лорд Эшбери.
Нет, я имела в виду Фредерика, того, кого в детской, со страхом ли, с восхищением, называли «Па». Младшего сына лорда Эшбери, имя которого заставляло гостей леди Вайолет улыбаться и покачивать головой, а его светлость бормотать что-то неразборчивое в стакан с хересом.
Нэнси открыла рот и тут же захлопнула его, как рыба, выброшенная штормом на берег.
— Не хочешь вранья — не задавай вопросов, — в конце концов ответила она, поднимая вазу повыше к свету и придирчиво ее оглядывая.
Я дочистила молочник и взяла блюдо. Вот такая она — Нэнси. Переменчивая. То откровенная до невозможности, то скрытная ни с того ни с сего.
Не успели часы на стене протикать пять минут, как она сама нарушила молчание:
— Небось, кого-нибудь из лакеев подслушала?
Я только покачала головой, боясь сказать что-нибудь не то и тем самым снова прервать разговор.
— Альфреда, готова спорить. Никогда язык на привязи не держит!
Нэнси принялась за очередную вазу. Подозрительно оглядела меня.
— Тебе что, мать никогда о семье не рассказывала?
Я снова покачала головой, и Нэнси испытующе приподняла бровь, словно не веря, что люди могут говорить о чем-то еще, кроме жизни в Ривертоне.
А мама и в самом деле больше молчала. Когда я была маленькой, я приставала к ней с просьбами рассказать хоть что-нибудь. По деревне ходили многочисленные истории про дом на холме, и мне очень хотелось похвастаться перед другими детьми, что я тоже кое-что знаю. Но мама лишь качала головой и напоминала мне, что от любопытства кошка сдохла.
Наконец, Нэнси смилостивилась.
— Мистер Фредерик… Ну что тебе сказать о мистере Фредерике… — она вздохнула, натирая вазу. — Он неплохой человек. Совсем не похож на брата, конечно, вовсе не герой, но по-своему очень даже хороший. Честно говоря, здесь, под лестницей, все его очень любят. Он был очень славным парнишкой — фантазером, выдумщиком. И к слугам всегда очень добр.
— А правда, что он добывал золото?
Какая необыкновенная профессия! Детям Хартфордов повезло с отцом. Мне хвалиться было нечем — мой собственный родитель испарился еще до моего появления на свет и время от времени возникал лишь в горячем шепоте между мамой и ее сестрой.