Когда рушатся троны...
Шрифт:
— Нашли? Прикончили?..
Ячин развел руками.
— Представь себе — исчезли!.. Всем августейшим семейством исчезли!
— Как! Что такое? Я прикажу перерыть всю Бокату! — вскочил Тимо. — Я, я… — и, не договорив, откинулся на диван в бесчувствии.
План его был выполнен в точности. Высший генералитет, министры, сановники арестованы были на своих квартирах.
Рочано не удалось арестовать.
В халате и с заряженным револьвером вышел военный министр к заговорщикам.
— Меня? Меня арестовать? Да как вы смеете? Кто вы такие?..
—
— Мерзавцы! Мятежники! — застрелив двух офицеров, третьей пулей Рочано размозжил себе череп.
Героически кончил старый солдат, верный своему королю.
Совсем в другом жанре, комическом, разыгрался арест маркиза Панджили. Церемониймейстер, без парика и вставных челюстей, безмятежно почивал у себя в спальне. Когда ворвались к нему заговорщики, он, с голым черепом и в полосатой пижаме, зашамкал беззубым ртом:
— Я ничего… ничего… Я лоялен… и… подчиняюсь новой власти…
— Но все-таки мы должны вас арестовать…
В этот момент в спальню мужа величественно вошла Мариула в легком кружевном капоте.
— Господа, я всегда была республиканкой… Еще в детстве… Я, маркиза Мариула Панджили, даю вам слово, что бывший церемониймейстер Высочайшего двора действительно будет лоялен по отношению к новой власти. Он слаб здоровьем и уже не первой молодости…
Апломб Мариулы имел успех.
Офицеры откланялись.
К графу Видо тоже ворвались в спальню. Потрясение было велико. Древнего годами премьер-министра мгновенно разбил паралич.
Шеф тайного кабинета избежал ареста. Да и не только ареста. Тимо приказал не выпустить его живым. Была схвачена супруга, заподозренная в содействии к бегству.
Единственный из министров не ложился и встретил нежданных гостей, как если бы они вовсе не были для него нежданными. Это министр путей сообщения.
— Вы арестованы, господин министр!..
— Я к вашим услугам… Исполняйте ваш революционный долг… Но сначала соблаговолите ознакомиться вот с этим… — и с хитрой улыбочкой на своем носатом левантийском лице он протянул сложенную вчетверо бумажку.
Она возымела магическое действие. Заговорщики, откозыряв, удалились, а Рангья с той же улыбкой сказал им вслед:
— Я - вне политики. И в монархии, и в республике одинаково не обойтись без железнодорожных, шоссейных, воздушных и всяких иных сообщений.
Рангья с легкостью ренегата превратился из монархиста в республиканца. Вернее, этот господин с тяжелыми, набухшими веками никогда не был ни тем, ни другим. В данном же случае переворот был ему весьма по душе из личных соображений, чуждых всякой политике.
И если в эту ночь под грохот пушек, «таканье» пулеметов и гул высыпавшей на улицу черни Его Величество Адриан перестанет жить, — левантинец так и подумал, — а, может, и «перестал» уже, — он, министр путей сообщения, почувствует себя отомщенным.
С тех пор, как он узнал про связь своей жены с королем,
Например, почтенный левантинец не только ничего не имел, чтобы Зита сделалась любовницей Абарбанеля, но даже злился, зачем она «медлит»?
Там — ревность. Здесь — полное отсутствие таковой. Что это значит? А вот что: он знал, каким большим чувством любит она Адриана. И вот именно этой самой любви отвергнутый муж никак не мог простить. Что же касается Абарбанеля, к нему Зита немногим разве лучше относилась, чем к мужу. И вот на их связь Рангья смотрел бы как на выгодное предприятие, как на небольшой капитал, дающий, однако, чудовищные проценты.
Хотя господин министр не мог пожаловаться. Он прямо-таки изнемогал под непрерывным потоком сыпавшихся на него абарбанелевых щедрот и благодеяний. И это теперь. А что же будет потом, когда Зита выбьет у себя из головы дурь?
Многие мучительно переживали эту ночь. Жирный Шухтан холодным потом обливался у себя, в своем кабинете с дребезжащими от орудийных выстрелов окнами. А что если Тимо, этот «бонапартик», окажется не на высоте и проиграет ставку?.. — Не поздоровится тогда и ему, Шухтану… И адвокат, метящий в председатели совета министров Пандурской республики, уже рисовал себе мрачное t^ete-`a-t^ete [6] с Бузни, а дальше, дальше — и рисовать боялся…
В таком же, или почти в таком же, духе мучился неизвестностью и Мусманек, мучались остальные заговорщики.
6
Один на один (фр.).
Но все их тревоги подлого шкурнического характера были ничто по сравнению с тем, что переживала Зита.
Врасплох, неподготовленную, разбудила ее бомбардировка. Восстание? Революция? Никакого другого объяснения и быть не могло. Вскочив, наскоро одевшись, бросилась на половину мужа. К ее сначала изумлению, потом невольному подозрению, господин Рангья, одетый в черную визитку, не собирался спать и как-то чересчур был спокоен. Это еще тем более странно, что левантинец никогда не отличался избытком отваги. Спокойствие мужа Зита могла объяснить двояко: или Рангья посвящен во все, или и посвящать-то его было не во что, а происходят какие-нибудь ночные маневры флота с пушечной пальбой. О, как хотелось верить в последнее…
— Что все это значит? — спросила она.
— Мне столько же известно, сколько и вам, — пожал он плечами с той самой улыбочкой, с которой спустя каких-нибудь полчаса встретил явившихся его арестовать.
— Революция? — вымолвила Зита дрогнувшим голосом.
— А почем я знаю… может быть, и революция…
— Почем я знаю? И это говорите вы, — монархист, обласканный королем? Вы, так домогавшийся баронского титула? И вдруг это циничное: «Почем я знаю»! Даже от вас, слышите, от вас не ожидала!..