Когда сбывается несбывшееся… (сборник)
Шрифт:
— Так, так…Интуиция меня не обманула: медичка, и к тому же — из провинции. А это значит, что жить им пока негде… Для них — большой минус. А для меня — плюс, — рассуждала, словно, на калькуляторе подсчитывала, Мила. — Тогда понятен и выбор гостиницы. Потише, подальше от центра и… подешевле, потому что в один номер их никто не поселит. И сколько времени это продлится, неизвестно. Впрочем…
И тут волна ненависти снова подкатила к горлу.
— Конечно, он теперь москвич… благодаря мне. И в очереди на квартиру мы стоим. Даже если очередь сорвется из-за развода, так он кооператив себе купит. Деньжат, небось, предусмотрительно припрятал… так что этот вопрос
Она не раз замечала, что Виктор засматривался на хорошеньких женщин.
— Это же надо, как некоторым бабам везет. Особенно, за мой счет, — процедила сквозь зубы женщина.
Вдруг Мила резко поднялась с подушки и села на диване, сжав кулаки.
— А это мы еще поглядим, кто лучше из моего муженька получится: молодой дедушка или счастливый и немолодой папаша, — злорадно ухмыльнулась Мила. — Отдельная-то квартирка Вике может быть понадобится в ближайшее время…
И тут позвонили в дверь.
Мила подскочила с дивана, направляясь в прихожую, с досадой наступая на то, что осталось от дорогой статуэтки.
В дверном проеме показались мать и Вика.
Дочка, сделав виноватые и в то же время невинные глазки, быстро, прошмыгнула в квартиру, оставляя у себя за спиной защиту в виде родной бабки. Но Мила успела ее больно ущипнуть за руку.
— А с тобой мы еще поговорим, — добавила она со злостью.
— Да что же это такое? — запричитала с порога Ирина Михайловна, наступив на осколки и узнавая в них антикварную вещь. — Как ты могла? Ведь это — такая дорогая вещь. Ей цены нет… К тому же, память об отце. И восстановить ее уже невозможно. Все вдребезги, — продолжала расстроенная женщина.
— Наш подарок с отцом тебе на восемнадцатилетие…
«Ну, пошло-поехало», — досадуя на себя, подумала Мила, с явным опозданием хватаясь за веник.
Ирина Михайловна прошла в комнату, села на диван, на глаза у нее навернулись слезы.
— Викочка, принеси мне попить.
Вика, разглядывавшая отцовские заграничные подарки, кинулась на кухню.
— Нет, ну, что ты за человек. Иногда мне кажется, что ты — не моя дочь… Откуда в тебе эта расточительность? Если ты такая истеричка, держи у себя под рукой дешевые тарелки и швыряйся ими, — Ирина Михайловна сделала паузу, отпивая из чашки холодный несладкий чай, принесенный Викой.
«Сейчас про болезнь отца и неудачную операцию вспомнит», — пронеслась мысль в голове у Милы, прошедшей на кухню и выгребающей из холодильника продукты, чтобы по-быстрому что-то сообразить на ужин.
Действительно, задетая за больное, Ирина Михайловна проговаривала историю, которую все знали и которую слышали столько раз.
Она говорила о своем муже, об отце и дедушке, который был добытчиком и все нес в дом, чтобы всем жилось хорошо и не было ни в чем нужды. Даже заработал себе болезнь многих снабженцев — грыжу. Кто знает, не уговорили бы его на операцию, может был бы и жив сейчас. Посоветовали по знакомству хорошие специалисты. У предусмотрительной Ирины Михайловны они были. И хирург был опытный. И операция прошла хорошо. И уже говорили о скорой выписке. Но никто так толком и не смог объяснить, почему в ночь на четвертый день после операции Георгию Степановичу стало вдруг плохо. Ирину Михайловну, которая собралась, как и прежние ночи дежурить в палате на соседней
— …тоже мне нашлась богачка, — долетали до Милы материны слова, когда она позвала Вику на кухню помочь сделать бутерброды.
— Не сыпь мне соль на рану, — сказала Мила, входя в комнату и обращаясь к матери, — и без того тошно. Пойдем перекусим. Только не грузи меня хотя бы за едой, я тебя умоляю, — попросила она тихо.
Минут через двадцать все были снова в комнате. Вика, ахая от восторга, начала примерять джинсы и разные футболки.
— Это правда, что бабушка сказала? Ты беременна? — строго спросила Мила у дочери, беззаботно вертящейся перед зеркалом.
— Ну, я не знаю, мам… Я не совсем уверена, — начала мямлить Вика. — Я к врачу еще не ходила.
— Нет, полюбуйтесь на нее, — накручивала себя Мила, — она ни разу не грамотная. Ты что не знаешь, что нельзя быть немножко беременной? Или — или…
Она резко встала с дивана и подошла к дочери.
— Раздевайся, — сказала она грозным тоном опешившей Вике. — Я грудь твою хочу посмотреть.
Вика послушно сняла футболку и бюстгальтер, из-под которого грудь уже «выходила со всех берегов».
— По поводу беременности к врачу можешь даже и не ходить. Тут и так все ясно, — сказала Мила дочери, глянув на ее грудь. — А вот точный срок не мешало бы установить…
— Ну, почему ты так уверена, мам, ты же не врач, — попыталась оправдаться Вика, — может…
— …все само собой рассосется? — перебила она дочь насмешливо. — И не надейся.
— Ну почему все опять повторяется? — наконец, вставила свое слово Ирина Михайловна, молчаливо наблюдавшая за диалогом матери и дочери.
— Что повторяется? — сразу встрепенулась Вика.
— Мам, ну, можешь ты не встревать в наш разговор, когда я дочь воспитываю? Ты знаешь, у меня нервы на пределе… Ты хочешь, чтобы я опять что-нибудь грохнула?
И тут зазвонил телефон.
— Это меня, — подскочила к телефону радостная Вика. — Ага, ага…ну, давай у метро, как обычно, до встречи… Мам, я у бабушки сегодня ночую или дома? — спросила Вика на всякий случай у матери.
— Где хочешь, только не со мной… дай мне в себя прийти, — потухшим голосом сказала Мила.
— Ну, тогда я побежала, — быстро стала собираться Вика, надевая на себя обновки.
Она чмокнула бабушку в щеку и попыталась поцеловать мать, но та увернулась от нее.
— И чтобы завтра к врачу, немедленно, — зло бросила Мила вслед дочери. — Ты что не понимаешь, что у тебя два выхода: или аборт или замуж… А может, уже даже и один, если срок большой.
Но этой последней фразы Вика уже не слышала, торопясь на свидание со своим парнем и довольная тем, что мать все знает и гроза уже пронеслась.
— Пойдем на балкон, — сказала Ирина Михайловна дочери, невольно поморщившись от дыма ее сигареты, — там и поговорим.