Когда сверкнула молния
Шрифт:
— Особенно, — сказал папа, макая вермишель в сливочном соусе на своей тарелке, — если Дуги вернется в институт.
Это сработало. Моя мама с грохотом уронила вилку.
— Дуглас, — сказала она, — не вернется в это учебное заведение. Никогда.
Мой папа выглядел усталым.
— Тони, — сказал он, — мальчик должен получить образование. Он не может сидеть в этой комнате и читать комиксы остаток своей жизни. Его уже начинают называть Бу Рэдли.
Бу Рэдли, насколько я помнила из уроков английской литературы, был парнем из «Убить пересмешника», который никогда не выходил
— Почему? — потребовала мама. — Почему он не может сидеть в своей комнате до конца жизни? Если это то, что он хочет, почему ты не можешь ему позволить?
— Потому что никто не делает то, что хочет, Тони. Я хочу лежать на заднем дворе в гамаке весь день, — сказал папа, ударив пальцем в грудь. — Джесс вот хочет в круиз по сельской местности на заднем сидении мотоцикла. А Майки... — Он посмотрел на Майкла, который был занят едой. — Ну, не знаю, что, черт возьми, хочет делать Майки...
— Замутить с Клэр Липманн, — предложила я, в результате чего Майкл больно ударил меня под столом.
Отец бросил на меня предупреждающий взгляд и продолжил:
— Но не важно, что это, Тони, он не будет этого делать. Никто не делает то, что хочет, Тони. Все делают то, что должны, а Дуги должен вернуться в колледж.
Я извинилась и прибрала свое обеденное место. Я не разговаривала с Рут весь день. Мне не терпелось узнать, что она думает обо всем этом. Имею в виду, не каждый день ваш лучший друг оказывается на первой странице местной газетенки.
Но мне так и не удалось выяснить, что Рут думала обо всем этом. Потому что, когда я вышла на крыльцо, готовясь перепрыгнуть через изгородь, отделявшую наши дома, то столкнулась с армией журналистов, обосновавшихся перед нашим домом и размахивающих камерами и микрофонами.
— Вот она! — закричал один из них. Я узнала в ней репортера с Четвертого Канала, которая забралась на наш газон; её высокие каблуки погружались в траву. — Джессика! Каково это, быть национальной героиней?
Я тупо уставилась на микрофон. Тогда около миллиона других микрофонов появились у моего лица. Все сразу начали задавать вопросы. Это была пресс-конференция, которую так хотела мама, только на мне были надеты майка и джинсы. Я даже не думала расчесать волосы.
— Эээ, — сказала я в микрофон.
Тогда появился папа, затолкал меня обратно в дом, и накричал на всех журналистов, чтобы те убрались с его собственности. Никто не слушал, по крайней мере, пока не приехали копы. Затем мы увидели, как окупились бесплатные обеды, которые папа давал этим ребятам. Вы никогда не видели, какими сумасшедшими становятся люди, когда на Ламли Лейн появляются полицейские, которые даже не могли найти место для парковки из-за множества фургонов телевидения. В наших краях так мало преступлений, что, когда они случаются, наши парни в форме сообща идут на правонарушителя.
Когда они увидели
Должна сказать, я была впечатлена. Мы с Майком наблюдали за всем происходившим из моего слухового окна. Майк даже побежал искать мое имя в Интернете и сказал, что уже на двухстах семидесяти сайтах упоминалось имя Джессика Мастриани. Пока ещё никто не прилепил мое лицо на обнаженное тело девушки из Плейбоя, но Майк сказал, что это только вопрос времени.
Затем начал звонить телефон.
Первые несколько звонков были от журналистов, стоящих снаружи, использовавших свои мобильные телефоны. Они просили меня выйти и сделать заявление, только одно. Тогда они обещали отстать. Мой папа повесил трубку.
Затем кто-то, кто не являлся журналистом, начал звонить и просить, если я не занята, помочь им найти пропавшего родственника, ребенка, мужа, отца. Сначала мой отец по-доброму сказал им, что я не просто так вижу картину пропавшего без вести. Потом они начали говорить, что пришлют или по факсу или по электронной почте фотографию. Некоторые из них сказали, что приедут через несколько часов. И тогда папа отключил телефон.
Я стала знаменитостью. Или заключенной в собственном доме. Как вам будет угодно. И я всё ещё не поговорила с Рут, но очень этого хотела. Но так как мне не удастся выйти на улицу или позвонить ей, моим единственным способом был ICQ с компьютера Майкла. Он сжалился надо мной, так что, несмотря на мое замечание о Клэр Липманн, разрешил мне. Рут, однако, было не слишком приятно со мной общаться.
РУТ: Какого ЧЕРТА, ты ничего не рассказала мне?
Я: Послушай, Рут, я никому ничего не сказала, ладно? Это было слишком стремно.
РУТ: Мне казалось, что я твоя лучшая подруга.
Я: Ты и есть моя лучшая подруга.
РУТ: А я могу поспорить, что ты все рассказала Робу Уилкинсу.
Я: Клянусь, я не говорила.
РУТ: О, точно. Ты не говорила парню, с которым замутила, что ты экстрасенс. Я, правда, верю.
Я: Во-первых, я не замутила с Робом Уилкинсом. Во-вторых, ты действительно думаешь, что я хотела, чтобы кто-то узнал об этом? Это же совершенно безумно. Ты знаешь, что я хотела держать всё в тайне.
РУТ: То, что ты мне не рассказала, очень не круто. Знаешь, ученики в школе подходили ко мне и спрашивали, знала ли я, и я делала вид, что была в курсе. Ты худшая лучшая подруга, которая у меня когда-либо была.
Я: Я — единственная лучшая подруга, которая у тебя когда-либо была. И ты не имеешь права сердиться, так как ты во всем виновата, потому что заставила меня идти пешком в эту дурацкую грозу.
РУТ: Что ты сделаешь с вознаграждением? Знаешь, я могла бы пустить их на новую стереосистему для Кабриолета. А Скип просил сказать, что он хочет новую игру «Tomb Raider».