Когда сверкнула молния
Шрифт:
Я опустила ложку. Папа осторожно сказал:
— Дуг, ты вчера принимал лекарство?
— Разве ты не видишь? — Дуглас быстро, как вспышка, выхватил бисквит из рук мамы и бросил тарелку на пол. — Вы все слепые? Это меня они хотят! Меня!
Папа вскочил и обнял Дугласа. Я оттолкнула хлопья и сказала:
— Я лучше пойду. Может быть, если я уйду, они последуют за мной...
— Иди, — ответил папа.
И я пошла. Я встала, схватила флейту и рюкзак и направилась к двери.
Они последовали за мной. Или, я бы сказала, они последовали за Рут,
— Ну, — сказала Рут. — Ты должна признать, это огромная жертва.
— Ты о чем?
Рут протянула руку для регулировки зеркала заднего вида.
— Мм, — сказала она, многозначительно глядя в него, — об этом.
Я оглянулась. Нас сопровождали полицейские; куча полицейских мотоциклов ехали позади в попытке оградить от нас новостные микроавтобусы. Их было намного больше, чем я думала. И все они летели прямо на нас. Ни капельки не смешно, когда мы попытались выйти из машины.
— Может быть, их не пропустят на территорию школы, — сказала я в надежде.
— Ага, конечно. Фини будет стоять там с большим плакатом с надписью «Добро пожаловать». Ты издеваешься?
— Ну, может, если я скажу им... — сказала я.
Вот почему, как раз перед началом первого урока я обнаружила, что стою на школьной лестнице, и отвечаю на вопросы репортеров, за которыми всю свою жизнь наблюдала по телеку.
— Нет, — сказал я, в ответ на один вопрос, — это не больно, правда. Я просто чувствовала своего рода покалывание.
— Да, — сказала я кому-то другому. — Я считаю, что правительство должно делать больше, чтобы найти этих детей.
— Нет, — ответила я на другой вопрос. — Я не знаю, где Элвис.
Мистер Фини, как и предсказывала Рут, считал, что всё нормально. Он был там с маленьким стадом журналистов. Он и мистер Гудхарт стояли по обе стороны от меня, когда я отвечала на вопросы журналистов. Мистер Гудхарт выглядел смущенным, но мистер Фини, можно было сказать, чувствовал себя прекрасно. Он продолжал говорить любому, кто хотел услышать, как школа Эрнеста Пайла выиграла в чемпионате штата по баскетболу в 1997 году. Как будто это кого-то заботило.
И затем, в середине этой хромой и немного импровизированной пресс-конференции что-то случилось. Кое-что произошло, что изменило всё, даже больше, чем случай Дугласа.
— Мисс Мастриани, — воскликнул кто-то в середине толпы журналистов, — вы чувствуете вину в связи с тем, что Шон Патрик О’Ханахан утверждает, что, когда его мать похитила его пять лет назад, это было для того, чтобы защитить его от жестокого отца?
Я зажмурилась. Это был ещё один прекрасный весенний денек, с температурой около двадцати градусов. Но вдруг я почувствовала холод.
— Что? — сказала я, сканируя толпу, пытаясь выяснить, кто говорил.
—
И тогда, вместо того, чтобы видеть море лиц перед собой, я видела только одно лицо. Я даже не могла сказать, действительно ли видела его, или это было только в моем воображении. Но я видела его, лицо Шона, такое же, как в тот день перед маленьким кирпичным домом в Паоли. Маленькое лицо, белое, как бумага с веснушками на носу. Его пальцы цеплялись за меня, дрожали, как листья на ветру.
— Не говори никому, — зашипел он на меня. — Никогда не говори никому, что видела меня, поняла?
Он просил меня не говорить. Он прижался ко мне и просил меня не говорить.
А я сказала. Потому что думала — я правда думала, что его держат против его воли люди, которых он смертельно боялся. Он, конечно, вел себя так, как будто боялся. И все потому, что он боялся. Меня.
Я действительно думала, что поступаю правильно. Но я не поступила правильно.
Журналисты по-прежнему выкрикивали мне вопросы. Я слышала их, но казалось, что они находились очень далеко.
— Джессика? — мистер Гудхарт посмотрел на меня сверху вниз. — Ты в порядке?
— Я не Шон Патрик О’Ханахан. — вот, что Шон сказал мне в тот день возле его дома. — Поэтому, ты можешь уйти, слышишь? Ты можешь просто уйти.
— И не возвращайся.
— Хорошо. — Мистер Гудхарт обнял меня и повел обратно в школу. — На сегодня хватит.
— Подождите, — сказала я. — Кто это сказал? Кто сказал насчет Шона?
Но, к сожалению, как только они увидели, что я ухожу, все репортеры начали выкрикивать вопросы, и я не могла понять, кто из них спросил меня о Шоне Патрике O'Ханахане.
— Это правда? — спросила я мистера Гудхарта, когда он провожал меня внутрь школы.
— Что?
— Правда ли, что сказал репортер? — Мои губы затряслись, словно я была у зубного врача и приняла новокаин. — О Шоне Патрике O'Ханахане, что он не был похищен?
— Не знаю, Джессика.
— Его маму могут посадить?
— Не знаю, Джессика. Но, если это так, то ты не виновата.
— Не виновата?
Он вел меня к классу. На этот раз я опоздала, и никто не сделал мне замечание.
— Откуда вы знаете, что это не моя вина?
— Ни один суд на земле, — сказал мистер Гудхарт, — не предоставит опеку над ребенком жестокому родителю. Мать, вероятно, просто запудрила мозги ребенку, говоря, что его отец издевался над ним.