Когда тают льды. Песнь о Сибранде
Шрифт:
Пожалуй, что голос у меня вышел убитый, потому что Витольд вдруг хрипло и весело расхохотался:
– Не робей, иммун! Я в тебя верю, потому что больше не в кого! Очень уж ты удачно подвернулся…
Я махнул рукой и поднялся, не разделяя его радость. Олан теряет каждый день впустую, пока я… а что, если не вернусь? Кто тогда…
– Вот, – не дал мне углубиться в злые мысли Витольд, – на расходы.
На стол хлопнулся туго набитый кошель, я забрал. Тот оказался тяжёлым – верно, половину жалования выделил мне щедрый легат. Неуклюже поклонился, но выйти не успел.
– Не в службу, – окликнул
Я обернулся с готовностью, пряча злую ухмылку. Сам напросился! Колдовские слова стекли с губ на напряжённые руки, вспыхнули оранжевыми языками на кончиках пальцев. Долго я не ждал: отпустил стихию, позволив огненному шару с рёвом врезаться в едва тлеющий камин. Легат нехорошо ругнулся, когда тот дыхнул жаром раскалённых камней, стрельнул красными угольями по сторонам.
– Сдурел?! Туши! – подскочил из крепкого деревянного кресла Витольд. Куда и подевалась мертвенная усталость!
– Конечно, – серьёзно пообещал я ничего не подозревавшему легату. – Сейчас.
Влажный воздух кабинета сгустился над камином, булькнул, собираясь в бесформенные комья воды. Я выдохнул последний слог заклинания, позволяя стихии пролиться на ревущий огонь, и довольно улыбнулся, как только раскалённые уголья и решётка зашипели, наполняя кабинет белыми клубами пара. Музыкой для ушей сдал сдавленный кашель Витольда и грязные ругательства вперемешку со склонениями моего имени так, как ни у кого, кроме истинного стонгардца, не получится.
– Я надеюсь, – сипло проговорил легат, выходя из-за стола, – что ты вернёшься, иммун. У меня на тебя большие планы…
– Не сомневаюсь, – усмехнулся я, салютуя толстым кошельком. – Великий Дух в помощь, светлейший легат!
В спину понеслись невнятные пожелания, которые я расценил как доброе напутствие в поистине долгую дорогу.
Белые хрустящие снега постепенно редели, превращая вымощенную камнем дорогу в месиво из грязи и серых хлопьев рыхлой влаги. В конце концов исчез из виду даже такой убогий снег, оставив меня и Ветра наедине с дождливой и пасмурной сикирийской зимой. Впервые, проезжая границу наших земель, я обратил внимание на то, как вальяжно прохаживались стражники у пограничных крепостей – ни наши воины, ни сикирийцы не ожидали друг от друга неприятных сюрпризов. Так-то ли будут приветствовать уже бывших собратьев, если альдам удастся столкнуть нас лбами?
Говор в придорожных тавернах теперь стал смешанным; переплелись стонгардские и сикирийские словечки, образуя причудливую помесь – тот самый диалект, к которому я был привычен с детства. Изменились и люди – вместо рослых да светлых стонгардцев меня встречали стройные черноволосые хозяева и их улыбчивые хозяйки. Чем дальше на юг, тем мельче и смуглее становился народец; впрочем, на подходе к столице встречались всякие путники. Люди и нелюди, спешащие по своим делам и не особо тяготившиеся присутствием друг друга. Совсем не так было на окраинах, где всякого пришельца изучали годами, присматриваясь с подозрением, проверяя на прочность год за годом. Вот как меня в Ло-Хельме.
Слякоть под копытами Ветра постепенно сменилась благословенной твердью; жидкая грязь почти исчезла с широких каменных троп, а дороги стали шире и ухоженнее.
Арретиум Артаксарт встретил меня ясной погодой – солнце на небе, экая дикость зимой – освежающей прохладой и свежими лужами, оставшимися у дорог после вчерашнего дождя. Возвышавшаяся на острове столица манила к себе широкими мостами, переброшенными через глубоководную реку, разрезавшую Сикирию надвое, и белокаменными крепостными стенами, выстроенными альдскими зодчими около тысячелетия назад. Я въезжал под сень столицы, как к себе домой.
Казалось, целую вечность назад меня подобрал здесь дядя Луций; будто не со мной происходило взросление в местных казармах, поначалу наблюдение за муштрой легионеров, а затем и принятие в ней живейшего участия; приятнейшие вечера в каморке приёмного отца, где он учил меня грамоте; товарищество и глупые выходки, мечты о будущем…
Не отказал себе в удовольствии и проехал к главной площади окружным путём, ведущим через знакомые кварталы. Никого из знакомых не увидел, даже легионеры из столичной стражи и те оказались новыми лицами. Ностальгия с оттенком грусти и разочарования длилась, впрочем, недолго: я въехал на главную площадь, откуда намеревался попасть на одну из боковых улиц, которая бы вывела меня к торговому кварталу – таверна «Рацаэнна» находилась именно там.
– Похолодало, – покряхтывая, жаловалась пожилая торговка цветами своей соседке, юной девушке с пышными букетами подмышкой. – Скоро снег пойдёт.
Та согласно кивнула, кутаясь в тёплую шаль, но тотчас встрепенулась, завидев меня. Площадь в это время оказалась пустынной, новые лица вычислялись местными на раз.
– Цветы, господин! Последний осенний привет для возлюбленной! Подарите своей жене немножко радости в эти хмурые дни!
Я глянул на яркое голубое небо и невольно задумался; девушка воодушевилась отсутствием отказа и вспорхнула едва ли не под самые копыта Ветра.
– Она оценит! – уверенно заявила девица, тыкая пушистым, но уже увядающим букетом мне в колено. Выше смуглая красотка никак не доставала – я, въехав в столицу, так и не спешился.
– Купи, купи жене своей, славный господин! – поддакнула её товарка, на всякий случай призывно встряхивая собственные букеты.
– Нет у меня своей жены, – нахмурился я, выискивая взглядом нужный поворот. Гостиный двор на главной площади разросся, пристроил новые помещения, изменив привычный моему глазу вид.
– Тогда чужой! – не растерялась торговка.
– Невесте купи, – в свою очередь предложила девушка, стрельнув по мне уже заинтересованным взглядом. Никогда не понимал этого не то насмешливого, не то оценивающего выражения, с которым меня порой осматривали такие вот смелые, как эта смешливая девица, женщины.
– Нет, – я осторожно тронул поводья, чтобы не задеть путавшуюся под ногами коня торговку.
– Невесты нет? Тогда в честь того, что у тебя такая беззаботная жизнь, господин! – плутовка покрутила дурно пахнущим цветком перед носом у Ветра, на что тот тут же среагировал, вырвав зубами самые крупные листья из букета.