Когда тают льды. Песнь о Сибранде
Шрифт:
– Мы гуляли в харчевне после испытаний нового круга, – пояснил брутт отрывисто, заглядывая мне в лицо. – Девушка там была. Помощница хозяина. Около меня вертелась.
Теперь я вспомнил смешливую да юркую красавицу, увлёкшуюся чарами молодого колдуна. Помнится, я увёл из харчевни перебравшего Люсьена после небольшой стычки с Мартином, а девушка провожать нас так и не вышла.
– Я убил её.
Я молча посмотрел в глухие чёрные глаза, которые сейчас так пытливо изучали моё лицо. Люсьен холодно усмехнулся, но ни одна искра не затеплилась в глубине зрачков. Шевелились только губы на неподвижном и безжизненном, как маска, восковом лице.
– Дохнул на неё смертью, –
Я не усомнился в его словах или трезвости рассудка – есть моменты, когда понимаешь, что слышишь правду в самом неприглядном её виде.
– Зачем? – нашёл в себе силы спросить я.
– Ты же сам сказал, – так же отрывисто, даже торопливо, пояснил Люсьен, – зачем. Того рыжего альда у Живых Ключей я действительно убил из удовольствия. Это возбуждает. Когда душа отмирает, свежая кровь дарит живые ощущения. На какое-то время этого хватает, ты снова в строю. Потом опять задыхаешься и ищешь новую жертву. Что, варвар? – криво усмехнулся Люсьен. – Удивил я тебя? Не рвёшься теперь меня спасать? Или по-прежнему думаешь, что я – жертва?
Отмалчиваться было нельзя, брутт что-то решал для себя в этот миг. Жаркую волну, поднявшуюся изнутри, я успешно погасил: не тот случай, чтобы доказывать свою позицию силой.
– Думаю, что ты слабак, – резко проговорил я. – Разбалованный ребёнок. Неудивительно, учитывая твою настоящую сущность.
Удар был ниже пояса, но я не церемонился: не до того. Судя по тому, как исказилось лицо Люсьена, я был на верном пути: ничто другое, кроме презрения, его бы сейчас не пробудило.
– Хочешь быть мразью – будь, – неприязненно бросил я. – Хочешь стать человеком – стань. Но не оглядывайся на меня каждый раз. Что тебе до того, что я скажу? Если сдохнешь выродком – в том только твоя вина. Не моя. Даже не Сандры. Или ты не говорил, что сильнее её? Так докажи… маг шестого круга! Вырвись, стань свободным! Оставь всё чёрное в прошлом, начни набело. Каждый твой шаг – это выбор. Если ты сам выбираешь Тёмного – кто тебя спасёт? Не жди, что кто-то вытянет – сам выкарабкивайся. А я… могу только подхватить с другой стороны.
Для меня это была длинная речь. Сам не знаю, отчего вдруг так закипел. Не только злость за безвинно погибшую девушку, не досада на то, что проглядел, не разочарование в том, что брутт после исповеди не стал лучше, – но боль, как будто у меня похищали брата, а я ничего не мог сделать.
– Ты обещал, варвар, – вдруг тихо проговорил Люсьен. – Ты меня не бросишь, что бы ни говорил, я знаю.
Не помню, чтобы я ему что-то обещал, но спорить не стал тоже. Затянул перевязь с двуручником покрепче, не глядя на брутта, перебрал заклёпки да ремешки, и без того ладно завязанные. Люсьен, впрочем, деланным равнодушием к себе не обманулся.
– А что бы ты сказал, староста, если бы узнал, что я мог исцелить твоего мальца ещё год назад? – криво ухмыльнулся брутт. Чёрные глаза блестели лихорадочно и беспокойно, ничуть не подыгрывая злому веселью молодого колдуна. – В день нашего первого приезда в Ло-Хельм? Да не так, как посоветовал покойный Дамиан, а по-настоящему, намного проще и быстрее… и чистой энергией мог его накачать под завязку – мигом бы поумнел да окреп…
Мир снова обернулся, чтобы дать мне в зубы. Я застыл, не отрывая глаз от притихшего брутта. Тот ждал тоже, словно бросив ещё один камень в чашу весов, и наблюдая, хватит ли, или добавить новых. Будто проверял, останусь ли его… другом, что ли… после того, как узнаю всю правду.
– Прости меня, Сибранд, – впервые назвал
Из таверны уже выходила госпожа Иннара, отыскивая нас взглядом среди чужих повозок и сновавших между ними людей, и я сдался.
Я не стал ему напоминать о том, что видел его сущность – и том, как я о нём после этого думаю, не ему судить; я не рассыпался в пустых уговорах, убеждая, что он станет лучше, если захочет. Я даже не выразился так, как хотел, коротким и ёмким стонгардским словечком – попросту отвернулся и подвёл осёдланного коня госпоже Иннаре. Деметра, если и заметила что-то во мне непривычное, вслух ничего не сказала. Приняла помощь, запрыгнула в седло, перехватывая поводья. Она тоже надела доспех – гладкий, кожаный, плотно прилегавший к телу. Оружия при ней я не заметил, кроме узкого кинжала у пояса, да и не видел я, чтобы дочь Сильнейшего пользовалась чем-то, кроме магии. И то верно – разве удержат добрый клинок эти тонкие руки?
Думал я обо всём этом отстранённо, даже безразлично. Мыслями я всё возвращался к Люсьену, сейчас запрыгнувшему в седло и уже тронувшему поводья. Прокручивал жестокие слова в голове, стараясь не думать про Олана. О том, что уже целый год он мог бы быть здоров. Расти, радовать отцовское сердце и развиваться, как положено младенцу.
Нет; я боролся с яростью и отчаянием, чтобы не упустить главную мысль. Ту, которая пряталась за ворохом масок, фальшивых слов и болезненных признаний.
К моменту, когда мы въехали в долину, я её наконец поймал.
– Там, впереди, – негромко заметила Деметра, ехавшая первой.
– Брейгорн, – признал Люсьен, вглядываясь в силуэт у развилки. – Тебя ждёт, госпожа Иннара. Сопроводить к жениху, видимо. Как узнал, что мы уже на подходе?
– Сердце стихии, – помедлив, отозвалась колдунья. – Эллаэнис чувствует источники. Наше приближение тоже не пропустила бы.
– Нужно было приглушить артефакт, – лениво бросил Люсьен, скользнув взглядом по придорожным сумкам госпожи Иннары. – Сплела зеркальную сеть – и бросила поверх стихии. Ни одна альдка с раздутым самомнением не учуяла бы.
– Зачем? Мы везём артефакт в крепость, так или иначе. Не вижу причин скрывать.
Брутт только плечами пожал: дело, мол, твоё.
– Люсьен, – вдруг позвала Деметра, не глядя на брутта. – Ты точно возвращаешься в гильдию? – ответа не последовало, но дочь Сильнейшего и не ждала его. – Ты достаточно силён и без того, за чем едешь. Да и претендентов, сам понимаешь, немало.
– Не знаю ни одного, – процедил молодой колдун, отворачиваясь от Деметры.
Люсьен не договорил, но я и сам понял: брутт не признавал соперников. Не верил, что кто-то окажется сильнее его. Даже Сандру, как оказалось, уже не опасался. Подобрался, опустил на лицо стальную маску, взгляд – что острый клинок, режет, пронзает насквозь…
Даже в огненной шахте я его таким не видел. И не знал, чего от него ожидать.
– Госпожа Иннара, – поприветствовал низкорослый альд, слегка склонившись в седле. – Рад приветствовать вас живой и невредимой. Но… вас было четверо, когда вы отправились за сердцем стихии.
– Фавиан и Дина погибли у врат, – голосом ровным, как сикирийская степь, проронила Деметра. – Сибранд присоединился в пути.
Судя по взгляду, каким наградил меня Брейгорн, он не забыл ни нашего поединка с Дейруином, ни меча, который я выхватил из его ножен, чтобы сразиться с господином. Впрочем, я альда наградил взглядом не менее тяжёлым: не до шуток. Хочешь смерти, получишь. Время уговоров вышло, каждый шаг приближал к воющей, как боевая труба, судьбе. Привычное ощущение близкой крови и густого от запаха смерти воздуха.