Когда-то был человеком
Шрифт:
Два дня спустя я получил из министерства ответ. К нему был приложен формуляр, который мне предлагалось заполнить в случае, если я захочу подать жалобу в связи с перлюстрацией моей корреспонденции. Судя по тому, что и ответ, и формуляр были отпечатаны типографским способом, моя жалоба была не единственной.
Скажу откровенно, я не хочу на основе этой истории делать какие-либо далеко идущие выводы. Это и в самом деле могло оказаться совпадением во времени, но совсем по-другому дело обстояло зимой 1972 года. В тот год эскалация бомбардировок Вьетнама достигла своего апогея. Все уважающие себя люди старались поддержать борьбу вьетнамского народа хотя бы тем, что открыто высказывали свое мнение так, что его нельзя было не услышать.
Незадолго до рождества делегация Социалистической немецкой рабочей молодежи должна была после визита дружбы в ГДР вернуться на поезде в Ганновер. Среди участников поездки был и наш приятель, которого мы хотели встретить на вокзале. Мой друг Фердинанд Пик позвонил мне из дому и сообщил точную дату возвращения группы. У Фердля было сердце борца, и он к тому же знал толк в политической партизанской борьбе и в разоблачительных розыгрышах. Поэтому он свое сообщение зашифровал и заявил (я прямо-таки видел, как он при этом подмигивал): «Сегодня около 14 часов из ГДР приезжает группа в составе 300 человек (в действительности их было всего 30). Мы их встретим всех сразу (!) одновременно. Они будут костяком мощной демонстрации».
А на часах было 12.30. В 13 часов позвонил еще один наш друг. Он служил диспетчером в аэропорту и считал себя либералом прогрессивного толка. Когда работы было мало, он часто от нечего делать слушал сообщения полицейских передатчиков УКВ. Теперь он был в радостном возбуждении. «Скажи-ка, что там у вас такое затевается? Я только что слышал: в 14 часов на центральном вокзале ожидается огромная демонстрация. Два полицейских участка подняты по тревоге. Ты знаешь что-нибудь об этом?»
На центральном вокзале мы и в самом деле увидели множество «не бросающихся в глаза мужчин» и полицейскую машину. В переулках можно было заметить еще несколько автомобилей зеленого цвета.
Мы, разумеется, подчеркнуто любезно, но не скрывая ухмылки, приветствовали полицейских. День был холодный, и не по своей охоте они были вынуждены сдерживать натиск несуществующей демонстрации.
КАК Я ОДНАЖДЫ БЫЛ ГЕРОЕМ ДЕТЕКТИВНОЙ ИСТОРИИ
До Ганновера сто километров; при хорошем темпе это около часа езды. Солнце припекает спину, как летом, дорога сухая. Первые дни осеннего турне 1971 года прошли хорошо. В обед я позвонил из Карлсруэ домой, сказал, что вернусь к 17 часам. У меня немного свободных вечеров, но сегодня, кажется, никаких деловых встреч не предвидится. Надежда, бог свидетель, на редкий отдых заставляет меня жать на газовую педаль чуть сильнее обычного.
Проезжаю Нортхайм. Едва замечаю стоящую у тротуара полицейскую машину. Но то, что затем происходит, приковывает все мое внимание. Та самая зеленая полицейская машина вдруг трогается с места и оказывается перед моим носом. Резко торможу. Жезлом мне показывают, что я должен проехать еще 100 метров до парковки, но машина, стоящая боком перед моим автомобилем, преграждает мне путь. Не чувствую ни рук, ни ног. Возмущенный грубым и рискованным полицейским маневром, выезжаю и пытаюсь прежде всего заявить протест. Но едва я выхожу из машины, как сзади меня останавливается незаметно подъехавшая вторая полицейская машина. Контроль. Что я такого сделал: неправильно обогнал или превысил скорость? Ни то, ни другое, в этом я убежден. На данном участке нет ограничений скорости. И вдруг я вижу дула автоматов, направленные на меня. Поступаю так, как надо в подобном случае поступить в нашем отечестве: поднимаю руки вверх. Только не делать «подозрительных движений», например не доставать бумажник из кармана
Ничего не происходит. Две, три минуты. Я надеюсь, что люди на ближайшей заправочной станции все видят – лучше иметь свидетелей. Пять минут в этой ситуации – вечность. У меня подгибаются ноги. Мне в самом деле страшно. Сердце застряло где-то в горле. Полицейские молчат. Что я сделал? От направленных на меня дул автоматов веет угрозой.
Семь, восемь минут. Трудно сказать, сколько прошло времени.
«Уберите оружие, ведь я же поднял руки».
Полицейские молчат. Они молчат еще несколько минут, смотрят на меня внимательно. Холодные лица, такие же холодные, как и сталь их оружия. Я все еще не могу понять, почему меня заставляют стоять под автоматами.
Постепенно шок проходит, но руки наливаются свинцом.
Наконец-то (за это время чувство тоскливого ожидания сменилось другим: «Ну и государство!») происходит перемена декораций: серый «фольксваген» с радиоантенной, внешне подчеркнуто неприметный, лихо тормозит. Два бодрых господина в кожаных пальто словно сошли с книжной иллюстрации. Я узнаю обоих, видел когда-то на демонстрациях. Представлялись левыми. Спрашивают дружески-фамильярно: «Ну что, господин Киттнер, натерпелись страху?» Автоматы опущены. «Вы, разумеется, можете опустить руки».
Я спрашиваю: «Зачем вы это делаете?»
«Обычный транспортный контроль…»
«Не рассказывайте сказок, контроль не проводят под дулом автоматов».
На это следует небрежный ответ: «Ах, если бы вы знали причины, господин Киттнер, вам бы стало плохо». Мой «собеседник» добавил: «До свидания, господин Киттнер. Да, кстати, чуть не забыл: почистите при случае номера!» Полицейская колонна в полном составе удаляется.
Акция закончена. Осень 1971 года. О причинах, побудивших полицию провести эту молниеносную акцию, я официально до сих пор не смог ничего узнать. Тогда я этот случай не предал гласности. Мне казалось, что в 1971 году на первой волне искусственно раздуваемой истерии по поводу терроризма было неразумно каким- либо образом обнародовать подобную историю, она могла бросить на меня тень. Дело и так было, в общем- то, ясное: полицейские с самого начала обратились ко мне по имени, не требовали предъявить документы, не обыскивали машину. Таким образом, о том, что во время погони за террористами «ошибочка вышла», не могло быть и речи. Мое отношение к терроризму было общеизвестно, для полиции оно тоже не было тайной.
Выходит, полицейские действовали с заранее обдуманным намерением. Замечу кстати, что в дальнейшем на меня не было заведено дела, я не получил даже предупреждения. Да и зачем? Те десять минут, что я простоял под дулами автоматов, и были достаточно серьезным предостережением.
Как это полицейские сказали? «Натерпелись страху»? Вот в этом и был весь смысл акции, хотя принято считать, что действия террористов, а не полиции рассчитаны на то, чтобы сеять страх или даже ужас.
КАК Я ОДНАЖДЫ ПОПАЛ ЕЩЕ В ОДНУ ДЕТЕКТИВНУЮ ИСТОРИЮ
Неонацистов, пропагандирующих во время своих сборищ преступную коричневую идеологию, не только не отрицающих, но иногда и восхваляющих в своих рекламных брошюрках преступления фашизма, следует, в общем-то, отнести к разряду тихих сумасшедших, значение которых не нужно преувеличивать, принимая против них правительственные меры… Примерно так выразился однажды министр внутренних дел Нижней Саксонии Рёттгер Грос, когда в конце 70-х годов старые и новые коричневые вновь напомнили о себе большим числом противозаконных акций. Я же, наученный опытом, придерживаюсь другого мнения.