Шрифт:
Сергей Довлатов
Когда-то мы жили в горах
Когда-то мы жили в горах. Эти горы косматыми псами лежали у ног. Эти горы давно уже стали ручными, таская беспокойную кладь наших жилищ, наших войн, наших песен. Наши костры опалили им шерсть.
Когда-то мы жили в горах. Тучи овец покрывали цветущие склоны. Ручьи стремительные, пенистые, белые, как нож и ярость, - огибали тяжелые, мокрые валуны. Солнце плавилось на крепких армянских затылках. В кустах блуждали тени, пугая осторожных.
Шли
Когда-то мы жили в горах. Теперь мы населяем кооперативы...
Вчера позвонил мой дядя Арменак:
– Приходи ко мне на день рождения. Я родился - завтра. Не придешь обижусь и ударю... К моему приходу гости были в сборе.
– Четыре года тебя не видел, - обрадовался дядя Арменак, - прямо соскучился!
– Одиннадцать лет тебя не видел, - подхватил дядя Ашот, - ужасно соскучился!
– Первый раз тебя вижу, - шагнул ко мне дядя Хорен, - безумно соскучился.
Тут все зарыдали, а я пошел на кухню. Мне хотелось обнять тетушку Сирануш.
Тридцать лет назад Арменак похитил ее из дома старого Беглара. Вот как было дело.
Арменак подъехал к дому Терматеузовых на рыжем скакуне. Там он прислонил скакуна к забору и воскликнул:
– Беглар Фомич! У меня есть дело к тебе! Был звонкий июньский полдень. Беглар Фомич вышел на крыльцо и гневно спросил:
– Не собираешься ли ты похитить мою единственную дочь?
– Я не против, - согласился дядя.
– Кто ее тебе рекомендовал?
– Саркис рекомендовал.
– И ты решил ее украсть? Дядя кивнул.
– Твердо решил?
– Твердо.
Старик хлопнул в ладоши. Немедленно появилась Сирануш Бегларовна Терматеузова. Она подняла лицо, и в мире сразу же утвердилось ненастье ее темных глаз. Неудержимо хлынул ливень ее волос. Побежденное солнце отступило в заросли ежевики.
– Желаю вам счастья, - произнес Беглар, - не задерживайтесь. Погоню вышлю минут через сорок.
Мои сыновья как раз вернутся из бани. Думаю, они захотят тебя убить.
– Естественно, - кивнул Арменак. Он шагнул к забору. Но тут выяснилось, что скакун околел.
– Ничего, - сказал Беглар Фомич, - я дам тебе мой велосипед.
Арменак посадил заплаканную Сирануш на раму дорожного велосипеда. Затем сказал, обращаясь к Беглару:
– Хотелось бы, отец, чтобы погоня выглядела нормально. Пусть наденут чистые рубахи. Знаю я твоих сыновей. Не пришлось бы краснеть за этих ребят.
– Езжай и не беспокойся, - заверил старик, - погоню я организую.
– Мы ждем их в шашлычной на горе. Арменак и Сирануш растворились в облаке пыли.
Еще через полчаса распахнулись двери и ворвались братья Терматеузовы. Они были в темных костюмах и чистых сорочках. Косматые папахи дымились на их беспутных головах. От бешеных криков на стенах возникали подпалины.
– О, шакал!
– крикнул старший, Арам.
– Ты похитил нашу единственную сестру! Ты умрешь! Эй, кто там поближе, убейте его!
– Пгоклятье, - грассируя сказал младший, Леван, - извините меня. Я оставил наше гужье в багажнике такси.
– Хорошо, что я записал номер машины, - успокоил средний, Гиго.
– Но мы любим друг друга!
– воскликнула Сирануш.
– Вот как?
– удивился Арам.
– Это меняет дело.
– Тем более что ружье мы потеряли, - добавил Гиго.
– Можно и пгидушить, - сказал Леван.
– Лучше выпьем, - миролюбиво предложил Арменак...
С тех пор они не разлучались...
Я обнял тетушку и спросил:
– Как здоровье?
– Хвораю, - ответила тетушка Сирануш.
– Надо бы в поликлинику заглянуть.
– Ты загляни в собственный паспорт, - отозвался грубиян Арменак. И добавил: - Там все написано...
Между тем гости уселись за стол. В центре мерцало хоккейное поле студня. Алою розой цвела ветчина. Замысловатый узор винегрета опровергал геометрическую простоту сыров и масел. Напластования колбас внушали мысль об их зловещей предыстории. Доспехи селедок тускло отражали лучи немецких бра.
Дядя Хорен поднял бокал. Все затихли.
– Я рад, что мы вместе, - сказал он, - это прекрасно! Армянам давно уже пора сплотиться. Конечно, все народы равны. И белые, и желтые, и краснокожие... И эти... Как их? Ну? Помесь белого с негром?
– Мулы, мулы, - подсказал грамотей Ашот.
– Да, и мулы, - продолжал Хорен, - и мулы. И все-таки армяне - особый народ! Если мы сплотимся, все будут уважать нас, даже грузины. Так выпьем же за нашу родину! За наши горы!..
Дядя Хорен прожил трудную жизнь. До войны он где-то заведовал снабжением. Потом обнаружилась растрата - миллион.
Суд продолжался месяц.
– Вы приговорены, - торжественно огласил судья, - к исключительной мере наказания - расстрелу!
– Вай!
– закричал дядя Хорен и упал на пол.
– Извините, - улыбнулся судья, - я пошутил. Десять суток условно...
Старея, дядя Хорен любил рассказывать, как он пострадал в тяжелые годы ежовщины...
За столом было шумно. Винные пятна уподобляли скатерть географической карте. Оползни тарелок грозили катастрофой. В дрожащих руинах студня белели окурки.