Когда-то там были волки
Шрифт:
В кухне я наполняю чайник.
— Спасибо, — говорит Стюарт, пока мы ждем, когда закипит вода.
— Я оставила в стойле тысячу фунтов.
— Мы, кажется, договорились на три.
— Да. Я хотела спросить, не дадите ли вы мне немного времени, чтобы собрать остальное.
— Конечно, милочка. — Стюарт сменяет меня — кладет чайные пакетики в три кружки и наливает в них кипяток. В свою кружку бросает четыре куска сахара. — Если честно, сейчас нам деньги очень кстати, — признается он.
— Дункан сказал, Лэйни упала с лошади?
Она умеет
Я отвожу взгляд, но потом снова поворачиваюсь к нему, потому что не хочу повторять ошибок вчерашнего вечера. Я заставляю себя смотреть, как вздрагивают его плечи, и не испытываю ни малейшей жалости. Мне представляется, как я пересекаю комнату и разбиваю кружку о его затылок, пока он сидит ко мне спиной, а потому беззащитен. Не знаю, что это — внезапное помутнение рассудка или просто шальная мысль. Рот наполняется слюной, и я строго отчитываю себя: «Что с тобой? Во что ты превратилась?»
— Я отнесу ей чаю, — говорю я жестким, совершенно незнакомым голосом.
Когда я ставлю на тумбочку кружку с чаем, Лэйни смотрит на меня здоровым глазом. Вероятно, думает, с какого перепугу я заявилась в ее спальню.
— Открыть занавески?
Она кивает, и я подхожу к окну и раздвигаю шторы с дроздами. Солнце освещает половину комнаты.
— Хорошо выглядите, — замечаю я, отчего она хихикает и морщится.
— Не смешите меня. Вы приехали за Геалаш?
Я киваю. И прошу:
— Назовите ее имя еще раз.
Она произносит его по слогам.
— Мне такое не выговорить. Буду звать ее просто Галла.
От этого она снова смеется. Наверно, ее накачали лекарствами.
— Извините, что муж запросил так много, — говорит Лэйни.
Я пожимаю плечами.
— Мы едва сводим концы с концами. Эти холмы постепенно умирают. Овцам негде пастись.
— Давно вы здесь живете?
— Это ферма моего папы. Она принадлежала многим поколениям нашей семьи.
— Скот и лошади, да? Я что-то почти не видела здесь лошадей.
— Нет, здесь разводят в основном овец.
— А Стюарт занимался фермерством, пока не встретил вас?
— Что вы, нет. Он вообще ничего не умел, но всему научился, хотя это и не соответствует его… темпераменту. Я благодарна ему за это.
— А вы никогда не думали начать другую жизнь?
— Куда же мне ехать?
— Мир велик.
Лэйни качает головой.
— Мне нравится здесь. Это мой дом.
— Красивые края.
— Больше всего я люблю лес, — произносит она немного сонно, определенно действуют лекарства. — Какой воздух.
Я улыбаюсь.
— Раньше я думала, что лес — это моя семья, что он вырастил меня.
Она начинает смеяться, но останавливается, потому что от смеха болит лицо, и отвечает:
— Мне это по душе. Я тоже чувствую нечто подобное. Рассказать вам секрет?
— Да.
— Я рада, что вы приехали спасать деревья. Только моему мужу не говорите.
—
— Вам никогда не одолеть местных жителей, — вздыхает Лэйни. — Заблуждения укоренились в них слишком глубоко.
Я сажусь в ногах кровати.
— Когда волки начнут охотиться на оленей, олени вернутся к своему естественному образу жизни: начнут мигрировать. И тогда цветы и травы получат возможность снова расти. Жизнь вернется в эти края. Вы увидите, как ваши холмы опять зазеленеют. Облик земли станет изменяться. — Я смотрю в ее оплывший глаз и стараюсь не обращать внимания на жжение в своем. — Я видела, как волки меняют направление рек.
Лэйни улыбается.
— Ну, может, у вас и есть шанс. Может, они и выживут.
— Надеюсь. Если вам когда-нибудь нужно будет где-то остановиться, мой дом для вас открыт. Там безопасно.
Она в замешательстве.
— У меня есть свой дом. Вы в нем находитесь.
Я киваю.
Ее смущение проходит, и мягкость, которая позволяла наслаждаться разговором, сменяется досадой.
— Я хочу поспать.
— Да, конечно, извините. — Я встаю и направляюсь к двери. — Выздоравливайте, Лэйни.
— Спасибо.
Стюарт ждет меня за дверью.
— У нее есть все необходимое, — заверяет он меня. — Я забочусь о своей жене со дня нашего знакомства.
Я подумываю ответить, но обнаруживаю, что не могу говорить, и молча иду к выходу. Под открытым небом ко мне возвращается способность дышать.
5
Существуют языки без слов, и агрессия — один из них. Подростком Эгги уже проявляла недюжинные способности к языкам — бегло говорила на четырех и учила несколько других. Но она понимала не только вербальные языки; Эгги знала, что некоторые системы общения не нуждаются в словесном выражении. К десяти годам моя сестра изобрела язык знаков, чтобы мы с ней могли тайно делиться мыслями. Она построила мир только для нас двоих, и мы обе с радостью никогда бы его не покидали. В шестнадцать лет она начала изучать язык насилия: сломала нос одному мальчику — и сделала это, как почти всегда, ради меня.
— «Да, говорить ты научил меня — / Чтоб проклинать я мог, — прочитала я однажды вслух солнечным днем на школьном дворе. — Сгнои тебя / Чума за это!» [1] — Я с недоумением посмотрела на Эгги. — Это еще что значит?
Она вздохнула и шлепнулась на траву, прикрывая глаза от солнца. Глядя на ее розовые щеки, я чувствовала, как у меня самой припекает лицо; при виде ее головы, прижатой к земле, я ощущала, как травинки щекочут мне шею.
— Калибан был дикарем, а его пытались окультурить, и он ненавидит за это своего учителя.
1
Перевод Т. Л. Щепкиной-Куперник.