Когда-то там были волки

Макконахи Шарлотта

— Мне нужно задать вам вопрос.

— Хорошо.

Она явно нервничает, и тревога передается мне.

— Садитесь. Хотите что-нибудь выпить?

— Нет, спасибо.

— Это касается Кольма?

— Нет. Мы приглядываем за ним, не волнуйтесь.

Я сажусь в кресло напротив нее. Сестра не вы ходит из комнаты. В голове у меня мечется, как крошечная птица, мысль: потому что ее там нет. Она умерла.

Нет, не умерла. Дункан видел ее. Видел.

— Ко мне приходил Рэд Макрей, — говорит Бонни. — Да?

—

Заявил, что вы навещали его и сказали нечто такое, что его беспокоит.

Я стараюсь припомнить тот разговор.

— Якобы вы думали, что Дункан причастен к смерти Стюарта.

— Что?

— Перед исчезновением Стюарта вы ночевали у Дункана.

— Да…

— Вы говорили мне, что были там всю ночь. Но я тут вспомнила, что не спрашивала вас, был ли Дункан дома всю ночь.

Сердце уходит в пятки.

— Был ли Дункан с вами все время с той минуты, когда вы вышли из паба, до следующего утра?

Я ничего не говорю, потому что не знаю, что сказать.

И тут моя растерянность вдруг улетучивается. Он же сказал мне, что не убивал Стюарта. И, как бы глупо это ни было, даже после всего, что мы с Эгги пережили, после всех уроков, которые учат никому не доверять, я наконец решаю, что верю ему.

— Да, — отвечаю я.

— Так. — Бонни вздыхает, и я замечаю, что этот разговор дается ей с трудом. — Тогда что заставило вас предполагать причастность Дугласа к убийству?

Я выдыхаю. Все это время я хотела выяснить правду о случившемся со Стюартом, чтобы разоблачить убийцу и снять вину с валков. Именно поэтому я похоронила его. И теперь, когда напротив сидит полицейский, готовый меня выслушать, я думаю только о том, как убедительно солгать. Я не могу позволить, чтобы гнев населения обрушился на волков, но также не могу и оклеветать невинного человека.

Я качаю головой.

— Я была зла на него. Я вообще в последнее время не в себе. Он не сказал мне, что спал с Лэйни, и я почувствовала себя так, словно меня использовали. Ну и наболтала Рэду лишнего. Но, как бы я ни хотела насолить Дункану, он был со мной в постели всю ночь. Это все, что я знаю. Извините, что вам пришлось напрасно потратить время.

Она долго ничего не говорит. Рассматривает меня так пристально, что я невольно путаюсь. Должно быть, многие преступники признаются в содеянном, только чтобы избавиться от этого взгляда. Я держусь мужественно.

Наконец Бонни встает.

— Ладно, спасибо, Инти. Я просто хотела уточнить у вас.

— Я понимаю, спасибо.

Когда Бонни уходит, я не знаю, что делать. Она не поверила мне, я в этом нисколько не сомневаюсь. Ее нюх ищейки учуял вранье, и она будет копать дальше, даже если я ничего ей не расскажу.

Я надеваю пальто, шапку и шарф.

— Эгги, я скоро приду! — кричу я, выходя издома.

Может быть, поэтому Дункан

и звонил мне сегодня? Теперь я чувствую вину за то, что не ответила ему, когда телефон был в зоне приема. Надо хотя бы предупредить, что я его подставила. Что Бонни может прийти за ним.

Вместо того чтобы идти пешком на гудящих ногах, я еду по короткой дороге до коттеджа Дункана на машине. Свет в окнах горит, пикап стоит около дома. Но когда я стучу, никто не отвечает. Я стучу настойчивее и вдруг обнаруживаю, что дверь не заперта. Я вхожу и окликаю его, ожидая, что Фингал бросится мне навстречу.

Но дома никого нет, даже собаки.

Как странно.

В камине трещат поленья, словно его недавно разожгли. Дункан не стал бы делать этого перед выходом, не оставил бы открытый огонь без присмотра — так можно спалить дом. Портмоне и ключи лежат на кофейном столике. Машина у крыльца. Я стою в его гостиной и пытаюсь вычислить, где же он, почему не встречает меня. Может, повел пса на прогулку? Оставив все вот так?

Я выхожу на улицу и, немного постояв в темноте, кричу:

— Дункан!

Тишина.

И вдруг я слышу скулеж.

Я холодею.

Вынимаю из кармана телефон, включаю фонарик и медленно иду, освещая себе дорогу. Снег передо мной белый, нетронутый, но потом я замечаю следы, а дальше — красные полосы.

Цвет вишни и оперенья на голове щегла. И артериальной крови.

Сначала я вижу Фингала. У него вспорото брюхо. Легкие быстро двигаются, потому что каким-то чудом пес еще жив. Глаза открыты и смотрят на меня, когда я прохожу мимо, — у меня разрывается сердце, но я не могу остановиться около него, поскольку немного поодаль лежит другое тело, человеческое.

Дункан.

У него перерезано горло. Кажется, вся его кровь вытекла на снег. Вся моя тоже.

Я хватаюсь за свое горло, чтобы сомкнуть края раны; мучительно смотреть на раненого, но надо. Я не отведу глаз, и мне придется почувствовать боль в полной мере, потому что только так я могу ему помочь.

Дрожа, я опускаюсь на колени. Протягиваю руки к его лицу. И смотрю. Он открывает глаза, и это настолько потрясает меня, что я начинаю рыдать.

Изо рта Дункана не выходит ни звука, но я всю жизнь понимала молчаливый язык. В его глазах я вижу страх, и мольбу, и любовь.

— Ничего-ничего, — говорю я. — С тобой все хорошо. — Ничего глупее нельзя сказать человеку, который истекает кровью, но это неважно, я без слов соединяю края раны, прижимаю к ней снег и запечатываю. Вольно, и я едва могу дышать, но я не позволю своему недугу властвовать надо мной, только не сейчас.

«Мой пес», — говорят его глаза.

— Все хорошо, — отвечаю я. — Фингал жив.

Дункан очень сильно стискивает мне руку и трясет ее.

— Да, понимаю, — успокаиваю его я, — я не оставлю его здесь.