Когда ты будешь моей
Шрифт:
— Я не уверен, что нам надо оправдываться, — говорю я, внимательно выслушав все его предложения. Прислушиваясь к нашему разговору, Марьяна хмурит светлые брови, и я осторожно веду пальцем по ее коже, разглаживая образовавшиеся складочки.
— А вам и не нужно оправдываться. Интервью будет о другом. Например, о твоем новом доме или дальнейших планах на жизнь. В конце концов, расскажешь им о своем спортзале… А главного коснешься вскользь. Вроде как посмеешься над выдумками прессы. Ты в курсе, как это делается.
Ага.
— Хорошо. Мы сейчас все обсудим и перезвоним.
— Демид!
— Ммм?
— Что-то ты темнишь, парень.
— Ума не приложу, о чем ты, — отмахиваюсь я, прежде чем сбросить вызов.
— Что он говорил? — тут же переспрашивает Марьяна.
— Советовал дать нам совместное интервью. Без привязки к ситуации. Чтобы наглядно продемонстрировать народу обратную картинку. Мы счастливы. У нас все хорошо. А все, что пишут — происки недоброжелателей.
— Отличный план, — немного подумав, неуверенно замечает Марьяна. — Что? Тебе так не кажется?
— Да, наверное. Так и надо сделать.
— Я не слышу в твоем голосе уверенности.
— Да глупости, — отмахиваюсь от её слов и резко меняю тему. — Слушай, ну, раз ты свободна, мы можем забрать Полинку из сада пораньше и поехать домой? К счастью, хоть о нем пресса еще не узнала.
— Это точно. Но меня в большей степени волнует то, как они узнали обо всем остальном.
— Вопрос на миллион. Мне и самому это интересно.
— Мне еще перед мамой объясняться, — вздыхает Марьяна.
— Прости… Если бы ты знала, как мне жаль, — повторяю в который раз. И она снова пытается меня убедить, что все в порядке, но я-то знаю, что это не так. Вина с новой силой давит на мои плечи. Вот ведь какая штука — совесть. Меня даже Марьяна уже простила. А сам себя я простить не могу.
Мы быстро собираемся, спускаемся в паркинг. Пикаю сигналкой, Мерседес последней модели подмигивает нам хищным глазом.
— Садись, а я пока переложу пакеты из Хаммера.
— Это твоя машина? — удивленно вскидывает брови Марьяна, поглаживая черный лакированный бок.
— Моя. Хаммер уж больно приметный. Нас на нем по любому засекут.
— А на этой — нет?
— На этой я еще нигде не успел засветиться. Не переживай. Садись…
Из дома нам действительно удается уехать незамеченными, а вот у садика нас ждет очередная толпа журналистов.
— Дерьмо, — ругаюсь и проезжаю мимо. — Похоже, придется выйти к ним.
— У меня есть идея получше. Там в торце, с другой стороны двора, есть еще одна калитка. Она почти незаметная, о ней мало кто знает. Давай попробуем так.
Чувствую себя гребаным шпионом, но… Какой у нас выход? К счастью, план Марьяны вполне рабочий. Она накидывает капюшон и незаметной мышкой протискивается на территорию детского сада. А еще через четверть часа — также
— Что случилось?
— Обиделась, что пришлось забрать ее с репетиции.
— Ну, что ты, кексик… Мы порепетируем дома. Хочешь? — интересуюсь, поймав взгляд дочки в зеркале заднего вида.
— Ты будешь со мной танцевать танец снежинки? — всхлипывает та, растирая слезы.
— Ну, конечно! Я буду большой-большой снежинкой.
Подмигиваю Полинке, и та тихонько хихикает, забыв о слезах. Перевожу взгляд на Марьяну, которая сидит рядом, воткнувшись в телефон. Бледная и осунувшаяся, сейчас она выглядит такой беззащитной, что у меня сжимается сердце.
— Ну, что там?
— Да ничего! Бред всякий пишут… Уроды.
Она сердито пыхтит и прячет телефон в сумку.
— Мы сразу домой или к маме?
— К маме. Нам нужно будет ей все объяснить.
— А ты уже думала, что мы ей скажем?
— Конечно же, что это неправда!
Качаю головой, чуть сбрасываю скорость. Температура за бортом падает, и буквально на глазах дорога под колесами покрывается тонкой коркой льда, превращая асфальт в каток. Остаток пути мы молчим. Не знаю, о чем думает Марьяна, но сам я не могу избавиться от странной мысли, что все происходящее более чем правильно. Я должен был через это пройти. Еще тогда. Четыре года назад. Что, если это — мой последний шанс поступить правильно, а?
Паркуемся у дома одновременно с Вороновым. Сергей Михайлович выходит первый. Полинка мчит к нему и повисает, как обезьянка на пальме. Шумной гурьбой вваливаемся в прихожую, где нас уже ждет бледная, как смерть, Лена.
— Скажи, что это неправда! — требует она, вцепившись в косяк побелевшими пальцами.
— Мам… Ну, конечно, неправда! Ты что?! Вот от кого от кого, а от тебя я такого не ожидала.
Марьяна так идеально отыгрывает свою роль, что я готов ей зааплодировать. Лучшая защита — это нападение. Так, видимо, решает Марьяна и не прогадывает. Потому что Лена тут же тушуется. Выдыхает с большим облегчением.
— Господи… Извини, Демид. Я не должна была в это верить. Я же знаю, что ты на такое не способен. Просто… вся лента в этих статьях. Ужас какой-то!
Нерв на моей щеке дергается. Кажется, я не могу почувствовать себя еще более виноватым, но Лене удается невозможное. Ее слова просто нокаутируют меня. Она подходит ко мне вплотную и неловко приобнимет. Я на мгновенье зажмуриваюсь, чувствую себя так дерьмово… А когда открываю глаза, наталкиваюсь на взгляд Воронова.
— Ну, мы еще долго будем в дверях стоять? Или ужинать будем? — наигранно бодрым голосом интересуется Марьяна. Её мать отстраняется от меня, принимается суетиться, развешивать нашу одежду по крючкам, зазывать за стол. А мне с каждой минутой все более тошно.