Когда ты улыбаешься
Шрифт:
Собственно, заведение Молсона - совсем не "гнусный кабак", но как раз в это время подошел Стив, и я хотел, чтобы он это услышал. Я заплатил, а сдачу оставил ему. Я даю на чай, немного, пенсов двадцать. А он не догадывается, что если сопоставить счета и чаевые, то последние составят как раз девять процентов - за обслуживание. В один прекрасный день он или сам додумается до этого, или я ему скажу, и это будет забавно. А секрет всего забавного в том, что надо учитывать мелочи.
На улице Генри остановился и стал переминаться с ноги на ногу.
– Ну что ж,
– Никакого "до свидания", мы идем ко мне.
– Нет, - сказал он, - не могу. Мне придется...
– Что "придется"? Пойми, Генри, тебе надо помочь, хоть сам ты об этом не знаешь. И я помогу, хочешь ты того или нет. Я разве не сказал, что мы тебя сломаем и построим заново?
Он дернулся вправо, потом влево.
– Я не могу отнимать у тебя время. Пойду домой, и все.
Я понял, что если мне не удастся его переубедить, то останется одно: нести его на руках. Я мог бы это сделать, но мне не хотелось: всегда есть способ увернуться от тяжелой работы.
– Генри, - начал я и замолчал.
Он ждал, и не то чтобы нервничал, но ощущал некоторое беспокойство.
Типы вроде Генри не дерутся, не убегают, с ними можно делать все, что угодно. Но надо думать. Думать над тем, что бы такое сказать, самое правильное. Я придумал.
– Генри, - сказал я как-то по-настоящему мягко, искренне, и эта перемена поразила его больше, чем если бы я заорал.
– У меня страшная беда, и ты единственный человек в мире, которому я могу довериться.
– Черт возьми.
– Он подошел поближе и в сгущающихся сумерках взглянул мне прямо в глаза.
– Почему ты сразу не сказал?
У каждого человека, если поковыряться в его душе, спрятан такой болтик. Остается только нащупать его. Сдерживая смех, я отвернулся и вздохнул.
– Это долго рассказывать... Не буду морочить тебе голову. Может, лучше...
– О, нет! Я пойду с тобой.
– Ты настоящий друг, - прошептал я и громко сглотнул слюну, как бы от волнения.
Мы подошли к парку. Я брел медленно, держа дистанцию, как на похоронах, а Генри семенил рядом, то и дело тревожно заглядывая мне в лицо.
– Это насчет той девушки?
– спросил он.
– Нет. Она здесь ни при чем.
– А ее муж... Что с ним случилось?
– То же, что с бараном, который попер на овцу, да промахнулся, - я толкнул его локтем.
– Понял? Короче, он ухнул в пропасть.
– Мы как раз шли под фонарем, и я видел его лицо.
– Послушай, однажды из-за этой улыбочки голова твоя расколется, как орех. Зачем ты все время демонстрируешь свои зубы?
– Виноват, - сказал он. И когда мы уже почти пересекли парк, он спросил: А почему?
– Что "почему"?
– Ее муж... в пропасть?
– А-а. Она вроде с кем-то переспала, а когда сказала мужу, он и навернулся. Знаешь, есть люди, принимающие вещи всерьез... Вот мы и дома.
– Я пропустил его вперед, мы прошли по дорожке, потом через вертящуюся дверь. В лифте он уставился на стены, отделанные деревом.
– Очень красиво.
– Не так сыро, - скромно заметил я. Двери скользнули
– Входи.
Мы вошли в переднюю и, естественно, наткнулись на Лоретту. На ее лице застыло дежурное выражение, с помощью которого она выдает злость за оскорбленные чувства. Я подтолкнул Генри вперед, наблюдая за тем, как негодование сменилось Светской Радостью.
– Познакомься, это моя жена. Он отступил, но я снова толкнул его вперед. Он заулыбался, склонил голову и завилял хвостом.
– Хм, хм, - сказал он, сглотнул и начал снова, - как поживаете?..
– Это Генри, - сказал я, - мой школьный друг Генри, о котором я тебе рассказывал, Лоретта.
– Никогда я ничего не рассказывал.
– Он хочет есть, и я хочу есть. Сообрази нам что-нибудь.
– Не давая ей вставить ни слова, я сказал: - Ужин на бумажных тарелках в моей каморке организовать легче, чем накрыть на стол, а?
– Ей пришлось кивнуть, а я толкнул Генри к моей келье и сказал: Прекрасно и спасибо, о, лучшая из женщин!
– Она еще раз кивнула - уже соглашаясь. Войдя внутрь, я закрыл двойную дверь и, хохоча, прислонился к ней.
– Черт возьми, - сказал Генри, у которого загорелись глаза.
– Ты не говорил, что женат.
– Улыбка померцала, потом исчезла вовсе.
– Наверное, не говорил. Это же мелочь. Мы не говорим о воздухе, которым дышим, о насморке, о дороге на работу.
– Да, но, может быть, она... Может, мы ее беспокоим? А почему ты смеешься?
Я смеялся, вспомнив, как изменилось лицо Лоретты, когда мы вошли. Конечно, я опоздал и этим испортил обед, да плюс ко всему явился пьяным, а Лоретта приготовилась весь вечер демонстрировать свое негодование и никак не ожидала, что я кого-то приведу. Ах, Лоретта, такая учтивая, такая воспитанная! Скорее умрет, чем выдаст свои чувства незнакомому человеку.
– Я смеюсь, потому что, какое это беспокойство? Он сел и сказал:
– Хорошенькая.
– Кто? Лоретта? Плохих не держим. Генри, а ведь я не такой, как все.
– А другие - разве такие, как все?
– спросил он робко.
– Конечно, идиот. Говоря "не такой", я хочу подчеркнуть: совсем не такой. Это не обязательно лучше, чем другие, - скромно добавил я.
– Просто не такой.
– В каком же смысле?
– Ох этот Генри. Обязательно должен докопаться!
Как бы в ответ на его вопрос я достал футляр для ключей, взвизгнул молнией, нащупал бронзовый ключик от ящика стола и повертел у него перед носом.
– Все расскажу, когда запихнем что-нибудь в брюхо и останемся вдвоем.
– Это та самая неприятность, которая... та, где нужна моя помощь?
– Та самая, но это дело настолько личное и тайное, что я не позволю себе даже думать об этом, пока не запру дверь.
– Ну ладно, - сказал он, - хорошо.
– Он явно подыскивал другую тему для разговора.
– А можно я спрошу про ту девушку, чей муж...
– Шпарь, - сказал я, - хотя это не так интересно. Ты, Генри, здорово умеешь путать кошмарное с банальным.