Когда уходит земной полубог
Шрифт:
«Отмахнулись от нас, как от надоедливых пчёл! — сердилась гетманша, глядя, как Пётр торжественно ведёт в менуэте сверкающую Екатерину, напоминающую разукрашенную новогоднюю ёлку. — Ну да если я и надоедливая пчёлка, то — золотая. И ещё найду способ больно ужалить тебя, мой бомбардир!» Пани Елена любезно улыбнулась Петру при перемене фигур в менуэте и лукаво напомнила, что герр Питер обещал ей как добрый мастер построить лодку своими руками. Пани прекрасно изучила царские привычки. О чём другом, а дважды напоминать о корабельных делах Петру было никогда не потребно.
На другое утро Пётр со всеми плотницкими инструментами
— Я был против: ведь русские защищают на Днестре и наши южные воеводства. Но какое дело большинству сенаторов до Украины, и я остался один. Да ещё мне же и поручили передать царю решение сената... — жаловался той ночью Адам Сенявский своей жене. — Не знаю, как и сделать поделикатней, чтобы не огорчить своего высокого гостя? — стонал гетман.
— Зато я это знаю, мой дорогой. Улучу час, так что тебе и рта открыть не придётся... — пообещала пани Елена своему толстяку гетману и закрыла ему рот поцелуем.
Нужную минуту для передачи неприятного известия гетманша выбрала с чисто женской ловкостью, когда Пётр на другой день обратился в заядлого корабела. Лодку строили в дальнем углу сада, спускавшегося к ручью. Пётр строгал мачту, а пани гетманша и Екатерина в простых рабочих платьях, подсмеиваясь над своим неумением, смолили лодочное днище. В такой час Пётр пребывал обычно в наилучшем расположении духа. И посему даже неожиданную весть о решении польских сенаторов не нарушать Карловицкий мир Речи Посполитой с Портой воспринял внешне спокойно: великого гнева не было! Он только сердито дёрнул плечом и сказал гетманше не без насмешки:
А ты передай мужу и другим панам сенаторам, что горячие сторонники короля Карла польские генералы Понятовский и Йозеф Потоцкий даже обещали визирю в Стамбуле отдать ему всю Подолию с крепостью Каменец и платить туркам ежегодную дань с республики в четыре миллиона талеров, лишь бы разогнать сенат в Варшаве и снова посадить на польский престол королька Станислава. Так что на сей войне я буду не токмо за Россию воевать, но и за польский сенат и Речь Посполитую. И о том панам сенаторам не мешало бы крепко поразмыслить!
Пётр приподнял корму, поднатужился и сдвинул лодку в ручей.
— Ещё один корабль спущен на воду! И чаю, он доплывёт до Чёрного моря и без панов-сенаторов! — Царь весело подмигнул разочарованной Сенявской. «Золотая пчёлка» ужалила, но укус не был смертельным.
В Карлсбаде из газет (после памятной встречи
— Мне батюшка дал свободу выбора, а вы уже поспешили о моём мнимом сватовстве растрезвонить на всю Европу. Вы грязный и старый сводник, суётесь не в своё дело! — грозно кричал Алексей на Гюйссена.
Барон в ответ только пожал плечами и холодно сообщил, что действительно государь подписал недавно в Яворове брачный контракт за царевича. Отныне Алексей и принцесса София-Шарлотта официально помолвлены. Алексей опять напился в тот вечер с Большим Иваном. Пили по-чёрному два дня, закрыв двери и опустив шторы. Пока пили, вроде бы и легчало, можно было выговориться.
— Без меня меня женили и все меня продали: и батюшка, и Катька, и круль Август, и королева польская! А ныне ещё и газетёнки моё грязное бельишко перемывают! — жаловался пьяный Алексей Большому Ивану.
— Не иначе как этот немчура Гюйссен в газеты письмо настрочил. Он пашквилянт известный! — Камердинер не любил барона и рад был, что царевич на него гневается.
Все эти дни барон у царевича не показывался, но на третье утро требовательно постучал и передал новую команду от батюшки: немедля возвращаться в Дрезден и приступать к учёным занятиям.
Помятый от пьянки царевич дохнул на наставника перегаром, но отцовской воле опять подчинился. На другой же день отправились в Саксонию. Правда, проезжая Богемские горы, Алексей задержался: сам лазил в глубокие рудные ямы, смотрел, как копают руду, и записывал для себя, а точнее, для своего будущего царствования. Хотя и меньше, чем у отца, но и у него был интерес к полезным ремёслам. В Дрездене он остался надолго. Началась война России с турком. Батюшка отправился с войсками в Прутский поход, и Алексею было зело обидно, что его с собой он опять не взял, а вот чухонку свою Катьку прихватить не забыл. Меж тем царевичу до чёртиков надоела даже такая новина, как Ньютонова механика, тем более что разобраться в оной он всё одно не мог.
С языками было легче: Алексей свободно читал по-латыни и по-немецки, охотно учил французский. Чтобы облегчить учение, Гюйссен, который сам обожал театр, надумал два раза в неделю посещать с царевичем спектакли, которые давали заезжие французские актёры. Царевич увидел пьесы Расина, Корнеля.
— А ведь в семье нашей правительница Софья до того комедии Мольера любила, что сама и переводила их по-русски! — ляпнул он как-то Гюйссену на спектакле и тут же спохватился: а вдруг барон отпишет о тех словах батюшке? Произносить вслух имя постриженной в монахини царевны Софьи Петром строжайше запрещалось.
Но лицо Гюйссена, наслаждающегося комедией, по-прежнему было весёлым: кем-кем, а доносчиком барон не был.
Летом 1711 года в Дрездене вообще было весело. Вместе с Августом с берегов Балтики, где стояли датские и саксонские войска, в столицу Саксонии прибыл желанный гость — датский король Фредерик. Их величества были веселы и довольны: страшная гроза, шведский фельдмаршал Стенбок, в прошлом году так жестоко добивший датчан при Гельзингере, узнав, что к саксонцам и датчанам присоединился в Померании корпус русских драгун Боура, так и не решился высадиться в Штральзунде и явиться в Германию.