Когда улетают журавли
Шрифт:
Он не любил эти цветы. «Потому и живут долго, что пусты, назначенья своего не выполняют. Кукушкина слеза на Иртыше нищенка в сравнении с ними, а сколь духовита! За три недели исходит духом и старится. Чудно!» Рассеянные и тревожные думы. «Главное позади, а мешок погодим завязывать — горб еще сдюжит… Детальки крепки, да подсохли — не смазываются, не меняются детальки…»
Чем больше он отдыхал, тем больше чувствовал усталость: «Кровь не нагнетается… Не хочет сама течь — привыкла, чтоб ее гоняли. Шевелиться
Василий Андреич пошел в сарай. Там он снял с гвоздя снизку коронок и стал точить их на ножном точиле. Полоска холодного огня струилась из-под победитового резца; Василий Андреич давил размеренно на педаль, резко отнимал коронку от наждака, прищурившись, прикидывая угол заточки:
…«Ладно, как в воду пойдет», — и брался за другую.
На его лбу налились капли пота, а спине стало парко до горячего. Осадистая тяжесть в груди исчезла: работалось легко.
«Во, дожился, — усмехнулся он. — Как на болотистом зыбуне: все время двигайся. Остановился — утонул».
В сарае потемнело. Дверной проем закрыла дылдастая фигура Светланкиного жениха Валерки Кондырева.
— Здравствуйте, Василий Андреич!
— Здоров… птичник. Вползай, не засть.
Сидели друг против друга. Василий Андреич, будто впервые, разглядывал дюжего, толстой кости парня. Каменистое его лицо потянула улыбка и спряталась. «Сколько наук напридумывали. Легко живут, не надсадятся. Проходчик славный бы из него вышел, упористый. А он — птичник».
— Ну как, Валерий, больше воробьев стало, иль на убыль пошли в твоей, как ее!..
— Ор-ни-то-ло-гии, — подсказал Валерка. — Это наука о птицах. И напрасно вы иронизируете. Птица человека петь научила и в небо его позвала.
— Да я разве против? Только дело это вроде немужское: птичкам под перышки заглядывать. Задавишь поди птаху такими лапами. Ты когда-нибудь бревна носил или, к примеру, камни?
— Нет. А зачем? — удивился Валерка.
— Может, картошку копал?
— Учился когда, месяц сено сгребал. Посылали… А что?
— Да так. Я к тому: не зовет ли тело к работе?
Ну чтоб оно устало, заныло, а потом радостно отдохнуло?
— Так я спортом занимаюсь. Гирями…
«Зовет, значит, на утеху», — подумал. И спросил:
— Ты, Валерий, грамотный… Не скажешь, что-то меня вразнос берет? Работаю — как живчик, сел — гнет долит. С тобой вот мало посидел, а уж грудь обручами тянет.
— Вам нужен отдых, — уверенно сказал Валерка. — Отлежаться, погулять. Это же элементарно: отработал свое — отдыхай. Вам для этого государство пенсию дало. Говорят, маршалы в отставку не уходят. Но вы же проходчик… И всех денег не заработаешь.
— Ладно, — резко прервал Василий Андреич Валеркину болтовню, — завтракать пошли: кличут.
Тот пожал широченными плечами, вышел.
«Разве поймет птичник.
Дочери вышли к столу свежие, туго обтянутые вязаными костюмами.
— Вы бы платьи надели — за стол ведь садитесь.
Наталья поставила графинчик, рюмки.
— Давайте-ка, собрались коли…
Василий Андреич отодвинул графин, начал нехотя есть.
Валерка, как фокусник, налил мгновенно в рюмки.
— Ну, Татьяна Васильевна, за твою без пяти минут — докторскую! За тебя. Светлячок!
Валеркина и Светланкина рюмки сошлись над столом в долгой паузе. Светланка, не стесняясь, откровенно счастливая, глядела на него.
— Что-то ты, отец, смурый? Не захворал ли?
Наталья убрала от него наполовину несъеденное блюдо.
— Пустое. К непогоде, должно, разымает.
Он встретился с глазами жены. По-молодому чистые, бесхитростные, они беспокоились и пугались. От нее не скроешься — все знает.
«Как же ты будешь одна? — змейкой вильнулась нечаянная мысль. — Что-то я, дурак, пугаю ее. Кровля чуть треснула, я уже ору: обвал».
— Может, к врачам, Вася?
— Чево?! — Василий Андреич натужно рассмеялся. — Вон мои врачи, — показал в окно на сад. — Ты приготовь тормоз [8] побольше — в шахту скоро.
Собравшись с силами, он бодро поднялся.
— Пойду немного поковыряюсь.
— Ему на курорт надо, — с беспечностью здоровяка сказал Валерка. — Пивка попить, поразвлечься… Хе-хе-хе, — закончил он неуместным смешком.
8
Тормоз — шахтерский обед.
Мать и Светланка потупились от стыда. Татьяна брезгливо разглядывала Валерку.
— Валерий, выдь ко мне, как поешь, — сказал Василий Андреич и вышел.
«Не закрепит жизнь, свистуган, завалит по-черному».
Едва он взялся за лопату, как Валерка выскочил из дома, закачался к калитке. Почти следом — Татьяна.
— Давай, папа, помогу…
Она сноровисто, по-мужски раскапывала корни.
«Моя ухватка, — подумал удовлетворенно. — Ишь пашет…»
— Зачем Валерку выгнала?
— Наглый он. И инфантильный. А инфантильный мужчина — хуже дряни.
— А если сказать по-нашему?
— Разум у него детский, не развитый.
— Хм… Крута. Прибавится у него ума, если выгнала? А если они друг другу глянутся?
— А, так — пустое влечение!
— Ты не акай, — рассуждения дочери раздражали Василия Андреича, — и судьбе близких не мешай. Ты помоги ей, судьбе-то. Навыдумывают слов, понимаешь: фанильный-ванильный! Ученые шибко. — И помечтал: — Эх, мне бы с годок — я б его…