Когда улетают журавли
Шрифт:
К завтраку Проня уже был на курорте, а вскоре — на приеме у врача. К Прониному удивлению, врач отыскал в нем чуть ли не десяток болезней — и в руках, и в ногах, и в сердце, выписал книжку и бодро заверил:
— Ничего, к нам на костылях приезжают, а глядишь — танцуют.
После обеда Проня обошел территорию курорта и везде — на аллеях, в беседках были люди и все группками, кучками, парами — беседуют, шутят так, как будто они здесь уже сто лет, а не приехали сюда каждый по отдельности, как
— Ну вот и картина, — бормотал Проня. — Они, значит, тут, а те — дома…
Потом он пришел в палату. Соседи, которых он еще не запомнил, где-то гуляли. Проня достал из чемодана принадлежности для писем, сел и задумался: как начать письмо?
Писем он не писал, кажется, всю жизнь. Когда-то давно-давно, еще жил в деревне и ему было лет семнадцать, он влюбился в девчонку из соседней деревни и писал ей письма. Давно, а вот помнится, как писал. И начал:
«Пущено письмо двадцатого июля. Лети, мое письмо, извивайся, в руки никому не давайся».
Написав вступление, Проня задумался. Нужно приступить к конкретному, а конкретное у него — каша.
«Вот и отлетел я от дома, — продолжал он. — Ты одна теперя там и смотри поглядывай…»
Ему стало тоскливо и боязно, и ревность услужливо подталкивала карандаш: напиши, дескать, не вздумай там водить шуры-муры. Я ведь помню, когда ты мечтала о молодом, но он сдержался и ограничился только «смотри поглядывай». Подробно описал дорогу. И, мол, тут, на курорте, не чище: «за каждым кустом шушукаются да целуются», — приврал он.
Проня потер лоб: как бы этак зацепить Машку, чтоб и она так помучилась, как и он здесь, чтобы покрутилась за мечты свои, хоть давние, но нехорошие, и, не дай бог, если что там учудит, так чтоб недаром ей прошло.
Увлекся враньем, потерял меру и дальше уж, что называется, начал рубить сук, на котором сидел: дескать, увивается тут за мной бухгалтерша.
Он унес письмо в ящик. На обратном пути задержался у диковинных, почти по пояс человеку, шахмат. Два интеллигентных старичка ходили между фигур, и лица их были важны и глубокомысленны.
— Мат вам, Вадим Сергеевич, — сказал лысый старичок другому в шляпе.
— Да-с, тут уж никуда… — развел руками побежденный. — Поздравляю, Артем Андреевич.
— Как это — никуда? — Проня вошел на шахматное поле. — Конь сюда. Так? Пешкой прикрываешься. Эх ты, шляпа!
— Однако, молодой человек, вы грубоваты.
— Какой я тебе молодой? Ну давай переиграем. Ну с кем?
Из болельщиков выделился парень.
— Давай. На бутылочку.
Проня вцепился за нос рукой, задумался.
— Мы вот так.
— А мы так. — Парень думал недолго.
— А что же мы? Куда мы прыгнем? — Проня дергал себя за нос. — Вот так.
Парень ответил сразу ходом, и Проня
— Да-а, зажали вы нас — ни, это самое, ни вздохнуть, — усыплял Проня бдительность соперника.
— Ясно, матовое положение, — подтвердил Вадим Сергеевич.
— Да, никуда не деться, — Проня хлопнул себя по лбу и отдал пешку.
Парень задумался, но пешку взял.
— Пожалуйте бриться. Шах. Вилочка!
— Как же это? — парень растерянно огляделся и свалил короля. — Вот даешь!
— Филигранно, классически! — восхищались болельщики, Проня не скромничал.
— Мне это — плюнуть. Я на шахте всех чешу.
И сразу он стал свой для всех и все для него тоже. Потом они с парнем сидели в далекой беседке, говорили о шахматах, о работе и о курорте, и Проне было хорошо и легко.
Илья с Валей ушли в сознании далеко, и опасения за Марию рассеялись в прах. Ему даже не верилось, что он только сегодня ревновал ее и заранее подозревал бог знает в чем.
— Я, брат, сегодня номер отколол.
— Чего ты? — искренне встревожился парень.
— Да бабе письмо нехорошее услал.
— Ну ты зря. Подозреваешь, что ли?
— Какой там! Дорогой встретил парочку полюбовников. Ну моча стукнула в голову.
— Пошли во след другое — простит!
Проня покачал головой.
Ночь он не спал. На рассвете занял очередь к врачу. До десяти часов дня маялся, дожидал врача, и это время показалось для него вечностью.
— Слушаю вас, — сев за стол, сказал врач.
— Мне надо уехать. Дайте документы, — выпалил Проня.
Спросив фамилию, врач отыскал карточку, стал читать.
— Никуда вы не поедете — у вас комплекс заболеваний.
— Я не в тюрьме и уеду хоть как! — загорячился Проня.
— Так в чем дело? Я должен, как врач, знать.
— Личное.
— Ага, понятно, — улыбнулся врач. — Успокойтесь, здоровье прежде всего.
— Я лучше тебя знаю, что мне надо. — Проня не заметил, как перешел на «ты», и его тон взорвал врача.
— Берите и уезжайте, — сунул Проне документы. — К чертовой матери! А на предприятие будет письмо и соответствующие выводы. Тоже мне Отелло!
«Давай кипяти, — подумал Проня, выскакивая из кабинета. — Мне теперь одна забота — опередить письмо».
Дорога домой — это было самое ужасное в жизни Прони. Его бросало в жар, едва он представлял, что Мария уже получила письмо. То успокаивал себя мыслью о плохой работе почты: «Пока из сумки в сумку будут перекладывать…»