Когда воротимся мы в Портленд
Шрифт:
Попик что-то шептал князю в ухо. Князь ответил коротко — и, отстранив его, подошел к Эду сам.
Он был ростом, наверно, с Рогволда, — ниже Эда. Но, что называется, кряжистый мужик — и еще шире казался из-за жесткого, во все плечи воротника, на котором поверх вышивки разложена была узорная цепь с круглыми подвесками. Волосатым пальцем в кольце князь указал на Эда и, густо дыхнув, что-то сказал. Рыжеусый стражник бочком выбрался из-за спин. Переложив факел в левую руку, правой вытянул из ножен на поясе кинжал — узкое длинное лезвие блеснуло оранжевым. Стражник взял
Эд не сопротивлялся. Он устал. И почему-то был уверен, что резать его не будут. Не было такого обычая — убивать непременно в спину. А захотят — зарежут и спереди, вчетвером-то…
Он не почувствовал, как распались веревки. И своих освобожденных рук не чувствовал тоже. Деревяшки… Князь что-то говорил — Эд не слушал, ногтями поочередно царапая запястья. Руки опухали на глазах.
Его взяли за подбородок. Вздернули голову. Усатое лицо показалось недоумевающим. Он что-то спрашивал, кажется…
— Не понимаю, — сказал Эд.
Ему очень хотелось рискнуть жизнью и отвернуться, чтобы князь не дышал ему в лицо.
Потом кое-что до него все-таки дошло. Он ткнул распухшим пальцем себе в грудь.
— Эдвард.
Наступила тишина. Князь неуверенно повторил его жест и разразился новой фразой — Эд больше даже не пытался улавливать знакомые слова. Дождавшись паузы, он ткнул пальцем в единственного человека, чье имя знал наверняка.
— Рогволд. — И — снова на себя: — Эдвард.
Кажется, они поняли. Во всяком случае, переключились на Рогволда — выясняя, видимо, откуда схваченный бродяга знает его имя.
Потом успокоились.
— Эдвард, — повторил князь удовлетворенно и тут же задал новый вопрос — но, уже не дожидаясь ответа, сделал жест стражникам и пошел из комнаты.
Эда подтолкнули следом. Через несколько шагов он споткнулся о то же, по-видимому, ведро, что интурист двадцатью минутами раньше — только Эда держали под руки, и он устоял на ногах. Ведро отлетело в угол — где, опять-таки по-видимому, бывало и прежде и оставило после себя лужу, уже подернувшуюся льдом, как молоко пенкой. Обернувшийся князь закатил глаза.
По коридору шли гуськом — впереди старший стражник с двумя факелами, за ним князь, священник, Рогволд, Эд и последним — рыжий стражник-конвоир. Шли долго. Отсыревшие задники кроссовок натирали ноги. В дрожащем свете искрилась изморозь на стенах. Под ногами хрустел ледок. «Жилье, — оскальзываясь, злобно думал Эд. — Недаром они поголовно спали на печах…»
А дома сейчас вечер, думал он. Солнце еще не село. Теплынь. Отец новости какие-нибудь смотрит по телевизору — меня еще не хватились…
Крупный рыжий таракан заметался под ногами, и шедший за Эдом стражник растоптал его сапогом.
БУДУЩЕЕ
…брехня. И ты сам это понимаешь. Что значит «с собой»?
Ладно, отложим страхи за судьбу цивилизации. Хорошо. Но это сейчас ты видишь черные ресницы и золотые локоны, а все остальное — прекрасная загадка. А потом оно выучит язык… язык-то оно выучит, не сомневайся… и начнет ляпать глупость за глупостью. Потому что даже здешний интеллектуал
Эдик, будем разумны. Тебе это надо? Объяснять, что Земля не плоская, что трамвай не чудовище, что не магическим заклинанием «Где, блин, тут этот чертов выключатель?», сопровождаемым ритуальным тыканьем в стену, освещается темная комната… Период социальной адаптации, плюс адаптация к нашим микробам, воздуху, воде… и все эти адаптации имеют свои пределы, потому что чудес не бывает… Любовь приходит и уходит, а… Сам понимаешь. Тебе так неймется оказаться в роли опекуна Агафьи Лыковой?
«И пусть можно, в конце концов, вколотить краткий курс истории и азы арифметики…» — «Какая арифметика, болван! Попробуй вбить теорию строения галактик в голову, которая всю жизнь полагала, что земля стоит на трех китах!» И Бог, в конце концов, с ними, с галактиками, не в них счастье, — но это интеллектуальный уровень табуретки и ее же кругозор.
Ты взвалишь ЭТО себе на голову и будешь кормить и содержать до скончания дней, потому что выкинуть в мир человека без документов, без образования, без специальности… И даже если документы, допустим, можно сделать, — все равно… И даже пересадить это свое приобретение на чью-нибудь чужую шею ты не сможешь, потому что если на физические данные и найдется много желающих, то едва раскумекав, в чем дело, любой потенциальный спонсор его, приобретение, упечет в сумасшедший дом.
…Ты сам хотел бы остаток жизни прожить в их мире? Лучше сразу удавиться. Если бы ты сейчас точно знал, что все, никак, это навсегда… Так что дает тебе основание считать, что любой из этих ребят будет счастлив, очутившись в мире твоем?
НАСТОЯЩЕЕ
Помещение. Опять бревенчатые стены и дощатый потолок. Пузатые столбы подпирают потолочные балки. Длинные резные лавки, длинный стол под скатертью — белой, с широкой расшитой каймой. На стене, над угловатыми спинками двух кресел во главе стола — оружие. Щит посреди, а вокруг — колчан, топоры, копья… Под потолком Эд с недоумением обнаружил нечто вроде люстры. Потом вспомнил — это называлось «паникадило». Темная, вся в восковых потеках, люстра заметно кренилась набок. Из множества свечей пока горели четыре. В Эдовых глазах огоньки расплывались звездами.
Посуда. Классические, памятные по мультфильмам расписные утицы с мочеными яблоками, еще какие-то горшки — глиняные, корявые… Было несколько вещей, которые его заинтересовали. Металлический кувшин на звериных лапках, с откидной крышкой в виде человеческого лица; бронзовая, кажется, чаша — внутри сплошь мелкий узор… Поразил княжеский — явно княжеский — кубок. Золото и цветная эмаль — люди и птицы, тончайшая ювелирная работа, а на остроконечной крышечке и высокой ножке — жемчужные ободки. Произведение искусства, екэлэмэнэ, такое и у нас не запросто сделают… Рядом ложка — резная шишечка на конце ручки, серебро, позолота и чернь… и на донышке, среди эмалевых цветов — латинская надпись «Ave Maria». А не один Рогволд, похоже, живет грабежом…