Когда все возможно
Шрифт:
Ох, как ей хотелось что-то ему ответить, как хотелось накрыть его руку своей! Ведь это о себе он сейчас говорил. «Ох, Чарли, я так тебя понимаю» – вот что хотелось ей сказать, но она продолжала молчать. Так они и сидели рядышком на крыльце. Мимо по Мейн-стрит проехала машина, потом еще одна. Пэтти наконец не выдержала:
– А Люси Бартон мемуары написала.
– Люси Бартон? – Чарли, прищурившись, смотрел прямо перед собой. – Ну да, ребятишки Бартон, господи, как же, помню, помню. И того бедолагу помню, самого старшего из них… – Он даже головой слегка покачал. – Боже мой, вот ведь не повезло ребятам! Господи, ты боже мой, как же им не повезло! – Он посмотрел на Пэтти. – Наверное, это очень
– Вовсе нет. По крайней мере мне она грустной не показалась. – Пэтти немного подумала, потом пояснила: – Мне после нее даже как-то легче стало, и я не такой одинокой себя почувствовала.
Чарли покачал головой.
– О нет. Нет, мы всегда одиноки.
Они еще довольно долго сидели, храня дружелюбное молчание, а солнце изливало на них свои горячие лучи.
– И все-таки мы не всегда одиноки, – заметила Пэтти.
Чарли повернулся, посмотрел на нее, но так ничего и не сказал.
– Могу я спросить тебя? Люди действительно считали моего мужа странным?
Чарли снова немного помолчал, словно обдумывая ответ.
– Возможно. Только я в последнюю очередь узнаю о том, что думают здешние жители. По-моему, Себастьян был очень хорошим человеком. Страдальцем. Да, он очень страдал.
– О да. Он очень страдал, – кивнула Пэтти.
– Мне очень жаль, что это так.
– Я знаю, что тебе действительно жаль.
Солнце щедро плеснуло целую волну яркого света на тот голубой дом, что виднелся из-за скобяной лавки.
Прошло довольно много времени, прежде чем Чарли снова повернулся, посмотрел на Пэтти и открыл было рот, явно собираясь что-то сказать, но, видно, передумал: покачал головой и снова закрыл рот. И Пэтти почувствовала – хотя, конечно, не могла быть полностью в этом уверена, – что ей понятно, какие слова чуть не сорвались у него с языка.
И, понимая это, она легко и ласково коснулась его руки, и они остались сидеть рядом на солнышке.
Вдребезги
Когда Линда Петерсон-Корнелл увидела женщину, которая целую неделю будет жить у них дома, она подумала: «О, это как раз то, что надо». Женщину звали Ивонна Таттл, а привела ее к ним еще одна участница фотовыставки, Карен-Люси Тот, которая молча стояла рядом с Ивонной и ждала, пока та познакомится с Линдой. Ивонна была очень высокая, с волнистыми каштановыми волосами до плеч, и, пожалуй, лет десять назад ее легко можно было бы назвать хорошенькой. Но теперь голубизна ее глаз успела несколько померкнуть, на лице появились первые морщинки, а под глазами пролегли темные круги. И потом, думала Линда, эта Ивонна явно злоупотребляет косметикой. Столько краски на лице сорокалетней женщины – самой Линде было пятьдесят пять – это же вульгарно. А дешевые сандалии на пробковой танкетке? Во-первых, они ей не идут, а во-вторых, делают ее еще выше ростом, хотя куда уж выше. По этим сандалиям Линда легко догадалась, что юность Ивонны, скорее всего, прошла в бедности. Обувь всегда тебя выдаст!
Дом Линды и Джея Петерсон-Корнеллов окружал сад, где стояли две скульптуры Александра Колдера – обе были помещены по одну сторону от большого ярко-голубого бассейна. В самом доме, в гостиной, на стене висели две картины Пикассо и Эдварда Хоппера. И в дальнем конце широкого покатого коридора, ведущего в гостевые комнаты, имелся еще ранний Филипп Густон [3] .
– Идемте, – пригласила Линда и пошла вперед.
Ивонна и Карен-Люси последовали за ней по коридору, плавно огибавшему угол и выходившему к довольно длинному, застекленному переходу, за которым и находилась гостевая комната. Линда кивком дала служанке понять, что
3
Александр Колдер (1898–1976) – американский скульптор, известен замысловатыми фигурами из проволоки и так называемыми мобилями – кинетическими скульптурами, которые приводятся в движение ветром или электричеством.
Пабло Пикассо (1881–1973) – французский живописец, по происхождению испанец, исповедовавший несколько направлений художественного творчества, в частности, являлся основоположником кубизма (вместе с Ж. Браком). Работал также как график, скульптор и керамист.
Эдвард Хоппер (1882–1967) – американский художник, один из крупнейших урбанистов XX века.
Филипп Густон (наст. имя Ф. Гольдштейн) (1913–1980) – американский художник. Родился в семье еврейских эмигрантов, выходцев из России (Одесса). Выразитель идей абстрактного экспрессионизма.
– А где же дверь? – наконец спросила Ивонна.
– А двери здесь нет, – сказала Линда.
Хотя могла бы и пояснить, что Ивонне нет необходимости беспокоиться: никто ее личное пространство не нарушит, поскольку они с мужем обитают исключительно наверху, в передней части дома. К тому же на заднюю часть их дома и на окружающий ее сад не выходит ни одно соседское окно. Но ничего этого Линда говорить не стала. Вместо этого она молча продемонстрировала Ивонне гостевую ванную комнату в форме буквы «V», находившуюся напротив и также лишенную каких бы то ни было дверей или перегородок. В ней не было ни душевой кабины, ни хотя бы занавески. Шланг с насадкой для душа просто торчал из стены. Пол выложили плиткой, чтобы лучше стекала вода.
– Никогда ничего подобного не видела, – призналась Ивонна, и Линда объяснила, что все так говорят.
Все это время Карен-Люси Тот безмолвно стояла рядом с Ивонной. Карен-Люси считалась на летних фотофестивалях самым известным автором и приезжала сюда каждый год. Линда знала, что именно Карен-Люси просила устроителей фестиваля дать возможность Ивонне Таттл участвовать в нем, а также позволить ей провести несколько открытых уроков для желающих. Устроители дали согласие, хотя портфолио Ивонны и не произвело на них особого впечатления: здесь обычно выставлялись работы очень высокого уровня. Однако потерять Карен-Люси никому из устроителей не хотелось: студенты ее просто обожали, а ее работы были всем хорошо известны. Немаловажен также был и тот факт, что три года назад муж Карен-Люси покончил с собой, бросившись с верхнего этажа отеля «Шератон» в Форт-Лодердейле. Так что теперь ей, по мнению Линды, прощалось все, в том числе и определенная невежливость. Например, она, Линда, только что спросила у Карен-Люси: «Вы ведь тоже никогда прежде у нас в доме не бывали, не так ли?», и Карен-Люси – она была такая же высокая, как Ивонна, и волосы у нее тоже были волнистые и темно-каштановые, так что женщины, как показалось Линде, вполне могли бы быть сестрами – лишь буркнула в ответ со своим жутким акцентом типичной жительницы Алабамы: «Нет, никогда».
Конец ознакомительного фрагмента.