Когда вырастали крылья
Шрифт:
– Кем бы ни был, - сказал он Баранову, - а русский. И раз пожаловал, то надо… Эх, да разве здесь, да еще из-за этого проклятого «сухого закона», отметишь встречу?
– Он оглянулся и тоном заговорщика прошептал: - Есть одно прелестное местечко!…
– Нет!
– резко оборвал Баранов.
– Зря! Виски будут, девицы… И все шито-крыто. Это мы умеем. Деньги ваши, хлопоты наши. Цыганские романсы послушаем… Не желаешь? Стран-но! А можно и русскую песню заказать. Есть одна актрисочка, в лучших ресторанах Петербурга пела.
– Он оперся растопыренными пальцами в бока и, притопывая ногой, перевирая слова и мотив, запел: «И-эх да по речке, и-эх да по Казанке, утка
Петр Ионович чувствовал, как приливает кровь к лицу: «За кого он меня принимает?» Но тут же укротил гнев. Не расскажешь же этому типу, как жандармы вели солдата-каторжника Баранова вдоль Казанки в губернскую тюрьму и как пели про свою речку Казанку и сизого селезня солдаты пульроты 94-го Казанского полка, отправляясь воевать в Карпаты. «Кем бы ни был, а русский…» Врешь! Даже здесь, на чужбине, вы разные. Петр Ионович убедился в этом, взглянув на официанта: тот стоял, потупив взор, испытывая жгучий стыд за хозяина.
Протягивая официанту руку, Петр Ионович попрощался только с ним.
Выплюнув сигару, хозяин кафе зло бросил вслед Баранову:
– Чалдон! Эй, чалдон, своих не признаешь?
Баранов задержался в дверях. Обращаясь только к официанту, спокойно сказал: [123]
– Право, земляк, я не жалею, что послушал ваш рассказ. Задержался и увидел… казанского селезня!
6
Теперь можно представить себе удивление детройтского хозяина кафе и его официанта, когда им в руки попала газета «Нью-Йорк Америкэн». Там была помещена фотография знакомого им посетителя. Под ней - краткое описание необычайной для американцев человеческой судьбы под сенсационным заголовком:
«Баранов, сын крестьянина, командует воздушными силами».
«Нью- Йорк Америкэн» публиковала выдержки из книги английской журналистки и путешественницы леди Друммонд Хей -первой женщины, перелетевшей Атлантический океан на дирижабле «Граф Цеппелин».
Издателя американской газеты интересовали впечатления леди Друммонд от пребывания в Москве и, главным образом, ее высказывания насчет советской авиации. Леди знала, для кого пишет и кто ей платит. Она обрушивалась на своих соотечественников-пацифистов, утверждая, что поскольку в красной России пацифистов нет, то никто там «не накладывает парализующую руку» на создание большого воздушного флота. Пугала читателей призраком могучего красного воздушного флота: «Для России он станет тем же, чем был британский морской флот для всей нашей жизни в течение веков».
Характеристика, которую Друммонд дала командующему Советскими Военно-воздушными силами П. И. Баранову, начиналась так:
«Начальник красных воздушных сил. Волосы цвета вороньего крыла. Черные глаза и приятный голос. Это русский Карло Бальбо».
Упомянуть популярного в то время итальянского министра авиации понадобилось леди Друммонд для того, чтобы подчеркнуть разницу между ним и Барановым, который «настолько же выдержан, насколько тот полон темперамента». Но разве только это их отличает? Как объяснить читателям, почему «сын крестьянина, без специального образования и не летчик», достиг такого высокого поста? Почему именно ему «поручено создать самый сильный в мире воздушный флот»? [124]
Леди Друммонд Хей видела Петра Ионовича на Красной площади во время первомайского парада, а общие сведения о Баранове могла почерпнуть из четвертого тома Большой советской энциклопедии за 1926 год: «Революционер, военный деятель, родился в Петербурге в семье ломового извозчика…» Буржуазной журналистке заказали книгу не для того, чтобы
Немало, однако, воды утекло, пока Друммонд Хей писала свою книгу. Выдержки из ее книги появились в «Нью-Йорк Америкэн» в конце лета 1932 года, когда Баранов уже не был «начальником красных воздушных сил». Он занимал не менее высокий пост начальника Главного управления авиационной промышленности СССР и был заместителем Народного комиссара тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе. Занимал он этот пост недолго - через два с лишним года случилась катастрофа, о которой речь еще впереди. Но повременим расставаться и с «начальником красных воздушных сил». Леди Друммонд Хей не ошибалась, когда писала о Баранове: «У него организаторский талант и нужное большевикам дарование - направлять и вдохновлять».
Что верно, то верно!
Мы Родине служим
1
В биографиях первых крупных партийных, советских и военных работников есть примечательная особенность: занятые нелегкими служебными делами, они находили время для многообразной общественной и культурной деятельности. И диву даешься, откуда черпали они энергию.
В Москве есть Дом авиации и космонавтики. Первое его название - Аэрохиммузей. Сейчас в этом доме нет, к сожалению, на видном месте портрета П. И. Баранова, хотя именно он был председателем организационной комиссии [125] по созданию такого музея. Сохранилось обращение начальника ВВС Красной Армии и заместителя председателя ОДВФ Баранова, который еще на восьмом году Советской власти призвал всех работников воздушного флота и активистов Общества создать в Москве аэромузей: «Мы еще бедны, - писал в этом обращении Баранов, - и средства наши ограничены. Больше бережливости, инициативы, творческой энергии!»
Не лишне напомнить нынешним активистам Добровольного общества содействия армии, авиации и флоту, что после трагической гибели Баранова его имя присвоили первому в Москве водномоторному клубу и Центральной планерной школе в Коктебеле. Не только летчики и планеристы, но и энтузиасты автомобильного и водномоторного спорта, строители первых аэросаней, первые «гирдовцы» Осоавиахима (группа, изучавшая реактивное движение) - все они получали горячую поддержку Петра Ионовича в смелых, интересных и многообещающих начинаниях. И наряду с этим - забота о человеке, о каждом ценном для партии и для страны работнике.
Обратимся снова к личному архиву бывшего начальника ВВС. Вот черновик его письма, датированный мартом 1925 года. Что побудило Петра Ионовича обратиться с письмом непосредственно в Центральный Комитет партии?
«В Москву из Донбасса приезжает по делам т. Акулов Иван Алексеевич. Убедительно прошу в партийном порядке обязать т. Акулова освидетельствоваться у врачей и (в том же партийном порядке) предписать ему строгое лечение». Баранов сообщал Центральному Комитету, что знает Акулова по революционному подполью, уже тогда он страдал туберкулезом, а теперь его здоровье ухудшилось, и это не может не тревожить партию. «Хороший товарищ, замечательный работник. Будет очень горестно потерять его. Надо принять решительные меры и заставить Акулова лечиться». Последняя строка: «Прошу не говорить Акулову об этом письме. Баранов».