Когда я был произведением искусства
Шрифт:
— Не смешите меня, — ответил Зевс. — Он пьет не больше меня. Пару бокалов шампанского в день. Я сам его угощаю. Еще никогда светское увлечение алкоголем не вело к ожирению. По крайней мере, в наших кругах.
— Говорю же вам, он хлещет водку.
— Может, подыщете причину получше, Фише!
— Что это значит?
— Вы пытаетесь что-то скрыть от меня, неправильное обследование после операции, ну, не знаю, или какая-то ошибка, промах, который вы допустили в ходе операции…
— Что?! Я допустил ошибку? Я не допускаю
— Ну, это объяснимо, вы же режете лишь покойничков. Трупы не подадут на вас в суд.
— Я имел в виду свое начальство. Они всегда были довольны моими отчетами.
— Знаю-знаю, чистая поэзия. Так или иначе, я вижу, что вы пытаетесь ввести меня в заблуждение, Фише, а потому знайте, что я очень даже могу приостановить переводы денег на ваш счет. Адам бис не пьет!
— Да взгляните же на его анализы крови. Я-то знаю толк в кровяных частицах. Это… эта скульптура… эта вещь… этот парень… склонен к одному весьма распространенному пороку. Он тайком цедит спиртное. Другого объяснения быть не может.
— Вы абсолютно уверены?
Доктор Фише не выносил, когда с ним спорили — нормальная реакция после двадцатилетней практики в морге. Защелкнув свой чемоданчик, он резко развернулся и вышел из комнаты.
Зевс-Питер-Лама бросился за ним, умоляя остаться. Я слышал, как они продолжали спорить в коридоре.
Странная сцена. Мне казалось вполне логичным, что Зевс, пытаясь докопаться до истины, устроит мне допрос, чтобы проверить предположение Фише. Я ждал, когда же он спросит, откуда взялось мое пристрастие к этой вредной привычке. Я сам желал сбросить с себя этот груз, во всем признаться, исповедаться перед ним, объяснить, попросить у него помощи, совета. А вместо этого спор продолжался без меня.
Распахнув двери, я закричал, перебивая их:
— Это правда. Я пью.
Они оба замолчали и смерили меня злыми взглядами. «Что он лезет не в свое дело?», казалось, читал я их мысли. Первым опомнился Фише, который торжествующе крикнул:
— Ну вот, видите!
Зевс лишь пробормотал в ответ:
— Но это невозможно. Где он мог раздобыть спиртное?
— Вам нужно просто лучше приглядывать за ним.
— Он сидит здесь на одном месте, да и денег у него нет.
— Может быть, сообщники среди слуг…
— Среди моих слуг? Нет, это исключено.
— И все же…
— Я сам каждую ночь краду бутылки в столовой, — резко сказал я.
И вновь ощутил, что мои слова словно прерывают течение их мыслей.
— Час уже поздний, — произнес наконец Зевс. — Идем, мы проводим тебя в твою спальню.
Доктор Фише уложил меня в кровать. Я принялся говорить о том, что снедает мою душу, о моих сомнениях, страхах, волнениях. Я говорил без устали. Слова легко и покорно ложились на мои уста, отражая малейшие нюансы моих ясных мыслей. Меня охватывало легкое опьянение
Кивая, словно сиделки у изголовья больного, Зевс и Фише с безутешным видом слушали мою пламенную речь. Через час, не выдержав, Зевс-Питер-Лама схватил Фише за локоть.
— Это невыносимо. Надо что-то предпринять.
— Я дам ему успокоительное.
— Не стоит, мне уже лучше, — робко произнес я. — Мне просто нужно было выговориться.
Проигнорировав мое возражение, доктор Фише достал свой огромный ветеринарный шприц и сделал мне укол.
По моему телу прокатилась благостная волна. Я замолчал. Я плавал в пучине наслаждения. И сомкнул веки, чтобы расслабиться еще сильнее. Я не спал, но меня, словно поплавок, болтающийся на волне, то относило, то прибивало к беседе, которую продолжали между собой Зевс и доктор Фише.
— Вот видите, Фише, вы не хотели мне верить: ему следовало сделать лоботомию. Надо было выскрести все его мозги, максимально избавить его от всего человеческого. Сведенный к вегетативному состоянию, он оставил бы нас в покое. У овощей нет ни мыслей, ни пороков!
— Порок — свидетельство человечности.
— Так зачем же вы удержали меня тогда, во время операции?
— Потому что мне показалось крайне опасным, с учетом тех серьезных процессов по восстановлению функций организма, которые ему пришлось бы перенести, предпринимать хирургическое вмешательство в мозговые полушария. Его сила воля, тяга к успеху, позволила ему довольно быстро прийти в себя. Лишенный мозгов, он не продержался бы на своей инаугурации. А может быть, даже и не выжил бы.
— Так или иначе, теперь ему следует сделать лоботомию.
— Вы же сами понимаете, что еще в течение нескольких месяцев его чрезвычайно опасно подвергать хирургическим операциям.
— Но этот кретин запорет мне всю работу со своими душевными волнениями. Смотрите, как его уже изуродовало злоупотребление алкоголем. Он же разрушает мое творение. Несмотря на все, что я сделал для него, он постоянно надоедает мне своими невыносимыми перепадами в настроении: то он погружен в полную печаль, то он как самец набрасывается на своих подружек.
— Печаль — другое свидетельство человечности.
— Скоро приближается выставка в Токио. Он мне нужен в отличной форме.
— Я могу облачить его в химическую смирительную рубашку.
— Что это еще такое?
— Умелая смесь успокоительных и тонизирующих препаратов. С правильной дозировкой вы превращаете человека в счастливого идиота.
— Отлично. Почему вы раньше этого не предлагали?
— Потому что действие этого препарата имеет непродолжительный эффект… Мозг довольно быстро привыкает к нему, и, в конце концов, вы получаете обратный эффект: несчастный вновь впадает в депрессию.