Когда я был вожатым
Шрифт:
Во-первых, начальство любит порядок и не любит беспорядка. Во-вторых, обожает пробовать солдатского борща и заглядывать, хорошо ли заправлены койки. В-третьих, бывает довольно четкими ответами на самые неожиданные вопросы и не терпит мямленья. А пуще всего бывает покорено веселым видом бойцов, четким строем и бодрой песней. Есть у нас возможность представить все это в наличности?
Конечно же, раздались возгласы «есть», «будет», и веселое оживление охватило наш лагерь.
Мы вычистили и вымели всю территорию. Построили еще один культурно-показательный шалаш. В нем соорудили койки: набили
Шалаш отдали звену «Красная Роза», и девочки навели в нем не только порядок, но и красоту. Вход увили гирляндами из полевых цветов. Обычные корзинки приспособили как тумбочки, накрыв их платками.
В остальных шалашах ребята спали на сене, вповалку.
Но ничего, будем показывать этот шалаш как образен и говорить, что, если останемся, все сделаем такими и даже лучше.
— Главное, никогда не подавать виду, что это по необходимости или из нужды, а убеждать, что так и нужно! — советовал мне Аркадий. — Пионеры живут в шалашах, на то они и пионеры, это так нужно. Сами добывают себе хлеб— это тоже так нужно, согласно с нашей заповедью: кто не трудится, тот не ест. Сами варят себе обед— так пионерам и положено, должны всему научиться, чтобы ко всему быть готовыми.
Побольше им отвечать: «Так у нас положено», «Так у нас должно быть», «Таковы у нас правила», «Так мы хотим», «Это нам нужно для воспитания смелых, закаленных ребят».
И все это за делом, во время работы. Мы вместе трудились, сооружая столовую и кухню.
И здесь годился военный опыт Аркадия. «Пищеблок» сделали на берегу ручья. Вкопали в обрыв берега печку, выложили ее старым кирпичом, добытым из развалин бывшего забора вокруг парка. Отыскали даже разбитую чугунную плиту, правда без конфорок, в груде бросового металлолома позади совхозных построек. Вмазали медный котел, одолженный огородниками, и вывели даже трубу, составив ее из кусков выброшенных за негодностью на свалку старых водосточных труб.
Родник, из которого брали воду, огородили и закрыли деревянной крышкой.
Нам повезло— ребята, купаясь, заметили несколько плывущих по реке досок, поймали упавший с баржи потерянный деревянный лоток для слива откачиваемой воды. Из них мы соорудили отличный стол, укрепив его на низких кольях. Чтобы не делать скамеек, выкопали вокруг него для ног канавки, а под сиденье настелили чистой соломы, имевшейся в изобилии в совхозе.
И, когда все это было готово, навели «ажур». А именно: обозначили территорию лагеря декоративным забором из ивовых прутьев, ошкурив их и воткнув дужками. А в центре окружили такими же дужками, только мелкими, клумбу, в которую высадили осторожно выкопанные с землей полевые цветы.
— Цветы— первый признак культурного жилья! — говорил Аркадий, отирая трудовой пот и довольно оглядывая результаты нашего творения.
Из нескольких длинных орешин, воткнув их покрепче в землю, сплели арку, над которой решили повесить плакат «Добро пожаловать».
— Удивить— победить, — говорил Аркадий. — И знаете, чем мы удивим еще пап и мам: тем, что отлично воспитываем малыша приемыша. Мы потрясем
И тут же, поймав в свои объятия шустрого и верткого кроху, тискал его и спрашивал:
— Ну, какое же имя ты себе выберешь? Октябрь? Май?
— Май.
— А почему?
— Он теплый.
— Чудак, сколько раз я тебе говорил— отвечать надо так: я хочу называться в честь Первомая!
Совершенно сразить наших гостей мы решили роскошным обедом— ухой из свежей рыбы и жареными карасями.
Иван Данилыч притащил свой старенький бредень и уверял, что в луговых озерах этих глупых карасей видимо-невидимо. Стоит только протащить разок-другой бредень— и вот тебе воз рыбы.
Звено «Красная Роза» усердно чинило бредень всеми имеющимися у нас нитками.
Звено «Спартак», как самое сильное, несло охрану вишневого сада, чтобы деревенские мальчишки не оборвали первый сбор. Угощение родителей первыми вишнями входило в наш план «удивить— победить».
Котов и Шариков отправились чинить-паять старые ведра, кастрюли, умывальники. С ними на фуражировку отправился и Аркадий за «старшого», чтобы ребят не обидели.
Они имели задание добыть для карасей сметаны— ведь известно, что карась любит жариться в сметане.
Маргарита и Франтик, который, оказывается, в прошлом году все лето продавал газеты на улицах Москвы, отправились попробовать, пойдут ли книжки Мириманова.
Со мной в лагере работали, наводя «ажур», ребята из звена имени Либкнехта, оставшиеся без своего звеньевого.
И, как всегда, в «орлином гнезде» сидел дежурный, наш «впередсмотрящий», который должен был все видеть и обо всем предупреждать.
Это сооружение на старом дубе, выросшем на опушке парка и вот уже лет сто ведущем борьбу с непогодами и ветрами в одиночку, сделали сами ребята. По их уверению, когда-то на нем было орлиное гнездо, о чем свидетельствовали засохшие на вершине ветви. Они сплели из ивовых прутьев, устелив сеном, довольно крепкое сооружение и уверили меня в необходимости держать там постоянную стражу.
В нем любил сидеть Франтик и петь песни по-польски. Это он проделывал, когда оставался один. Он обожал этот уединенный пост. На высоте, в «орлином гнезде», по его уверению, ему приходили самые замечательные фантазии. И это было интересней всего.
Сегодня в гнезде дежурил кто-то из ребят звена имени Либкнехта.
А напротив, на обрывистом берегу ручья, сидел наш враг— батрак Васька и дразнился. Он так надоел, что никто уже не обращал внимания на его глупые и мерзкие слова. Это его доводило до исступления. Кричал он до хрипоты.
Аркадий тоже вначале возмутился— хотел догнать и вздуть его. Потом решил «зайти с тыла», сесть рядком и распропагандировать, как солдата-бедняка, оказавшегося по глупости в белой армии. Потом плюнул ладно, самому надоест, устанет— перестанет.
А сегодня, послушав хриплые Васькины выкрики: «Эй вы, голопузые, бесстыжие, краснорожие!», «Кресты поснимали— красные тряпки повязали. Черти вас будут за них хватать, в кипящую смолу мордами макать…»— и прочие самые непотребные слова, Аркадий сказал: