Когда я вгляделся в твои черты
Шрифт:
– Доча у меня примерно как ты по возрасту была…
– Ага, мне мадам Нина рассказала про вашу семью.
– Мадам Нина?
– удивлённо спросил он и надрывно рассмеялся сквозь слёзы.
– Ты тёте Нине только обязательно расскажи, что она «мадам», ей очень приятно будет.
В глотке Эрена застрял отчаянный крик. Горячая ревность текла по его венам, обгоняя сострадание. Он ревновал Микасу к этой новой жизни, в которой ему не было места, к чистоте ночного воздуха, к тем чужим развеселившим её людям, к этим крепким объятиям, разбивающим её тоску, дающим надежду. Эрен чувствовал только ужас и тревогу
Йегеры начали собираться в то же время, что и люди за центральным столом. Говорливая толпа высыпала на улицу. Загорелись огоньки зажигалок - и над головами взвились десятки струек сигаретного дыма, поплыли в сторону парковки. Эрен глядел, как господин Дементьев уводит в темноту его Микасу, держа за маленькие пальчики, и ему вновь хотелось кричать от горя. Глубоко вдохнув сырой воздух ночи, он развернулся и побежал вслед за толпой незнакомцев.
– Простудишься, холодно ведь!
– прокричал он Микасе вдогонку сорвавшимся голосом.
– Эрен?..
– тихонько спросила она, удивлённо заморгав.
– Твой друг?
– поинтересовался господин Дементьев, но она ему не ответила.
Подлетев к ним, Эрен схватил Микасу за манжету кардигана и легонько потянул за собой.
– Поехали с нами!
– Совсем сдурел?
– с хрипинкой прошептала она.
Он был с ней согласен. Сдурел, что ещё сказать? Одним ловким движением стянув с себя тёмно-красный шарф, он обмотал им шею Микасы чуть не вместе с головой и с печальной нежностью посмотрел ей в глаза.
– Тепло, - коснувшись мягкой вязки, произнесла она.
«Тепло», - донеслось из мрачных глубин памяти языками ночного костра.
Эрен только сейчас осознал, что он натворил. «Почему сейчас? Почему не вспомнил этого раньше? Зачем я сделал это с ней?.. Как же мне теперь больно, жутко! Словно в саван?{?}[Одежда для усопшего или покрывало, которым накрывают тело в гробу.] её одел».
«Когда я умру, выброси этот шарф… Забудь обо мне…» - вспыхнуло в его голове из ниоткуда и унеслось на белых крыльях неизвестно куда.
– Эрен, ты что, плачешь?
– А?
Он прикоснулся к своей влажной щеке, не помня, почему ему вдруг стало так невыносимо.
– Со мной всё хорошо. Прости за этот проклятый шарф.
– Гневаясь на себя, сжал руки в кулаки.
– Простить?
– Микаса вопросительно хмыкнула.
– Какой же ты чудик всё-таки… Спасибо. И добрых снов. Иди скорее к своим, а то они уже зовут тебя.
– Спокойной ночи, Эрен, - обратился к нему господин Дементьев, - не переживай, доставим твою подругу домой в целости и сохранности. Если надо будет, отчима её хоть свяжем, чтобы снова не буянил.
И забрал её с собой в непроглядную темень.
***
Май 2011-го года
Эрен и Микаса в шутку говорили, что живут ради этих моментов - ради цветения магнолий в саду госпожи Шпигель. Они начали до последнего оттягивать уход домой, чтобы подольше посидеть после уборки на заднем дворе, и ни домашнее задание, ни даже танцы не могли заставить их уйти. К тому же на носу было окончание учебного года, и в их душе сонно похрапывала леность ко всему, что было связано со школой.
Сегодняшний вечер был одним из таких. Эрен задумчиво помешивал серебряной ложкой давно остывший чай, в котором тонули упавшие
– Эрен, - внезапно позвала Микаса и придвинула к нему альбом.
– Скажи, что ты чувствуешь, глядя на эту картину?
С умным видом прикусив губу, Эрен дотронулся до глянцевой странички и стал вдумчиво изучать изображение: юную златоволосую красавицу в створке гигантской раковины посреди нежных морских волн. Сначала он бросил взгляд на Микасу, словно пытался угадать, какой ответ она от него ожидает, потом вновь посмотрел на картину и, очевидно, решил говорить искренне. Другого она и не желала.
– Что я чувствую? Ну… эти мягкие цвета напоминают мне наш садик.
– Он повёл рукой в сторону, очерчивая деревья и цветы вокруг.
– К тому же с этих… ангелов? В общем, с этих крылатых мужика и женщины, которые дуют на золотоволосую девушку, осыпаются цветы, и это похоже на сегодняшнее цветение!
– Эрен смущённо захохотал над собственным невежеством. Подложил руку под щёку и нагнулся вперёд, ближе к Микасе, с бoльшим интересом оглядев картину в альбоме.
– Знаешь, обычно на обнажённую женскую грудь хочется до неприличия долго пялиться…
– Ага, сиськи правят миром, - с шутливой невозмутимостью поддразнила Микаса.
– Вот-вот! И ничего с этим не поделаешь!
– Эрен всё продолжал смеяться, и его откровенность невольно завораживала.
– Но глядя на её застенчивое лицо, на плавность позы, на то, как трепетно она прикрывается своими красивыми волосами, мне хочется укрыть её, как вот этой женщине в платье с васильками.
Тихо скрипнув колёсами инвалидной коляски, в сад въехала госпожа Шпигель: на её коленях лежал блестящий металлический поднос, полный разнообразного печенья.
– Просто смешно!
– разочарованно проговорила Микаса и тоже подалась вперёд, ближе к Эрену.
– Мне кажется, при всей своей дерьмовой эрудированности, ты куда более приятный собеседник для Греты, чем я. Для кого угодно, наверное…
– И почему ты так решила, дорогая Микаса?
– спросила госпожа Шпигель, раскладывая угощение в блюдца гостей.
– Вы ведь слышали наш разговор? Вы почему-то всегда всё слышите!
– Микаса кисло усмехнулась.
– Фишка в том, что Эрен ни черта не знает: не знает, что это знаменитое полотно эпохи Ренессанса, что называется оно «Рождение Венеры» и написал его Сандро Боттичелли, который опирался на гармонию и красоту античных скульптур при создании своего шедевра. А я знаю. Даже то, что розы?{?}[На картине «Рождение Венеры» предположительно изображён старинный сорт роз ‘Maiden’s Blush’, который был распространён в садах эпохи Возрождения.], которыми овеяны фигуры бога Зефира и его жены Хлориды, те же, что кустятся у крыльца вашего дома. Но я словно… ничего не чувствую к тому, что вижу. Вроде бы понимаю, что это прекрасно, но понимаю, потому что так просто надо. Потому что это хороший тон. А хороший тон придаёт ценность мне как собеседнику. Это ведь чистое лицемерие! И его раскусит любой, кто хотя бы чуточку умнее меня.