Когда явились ангелы (сборник)
Шрифт:
Как это верно, соглашался Ян, не поднимая головы от учебника; как похвально. Только, если не затруднит, не могли бы вы объяснить, как применить принцип «профилактика прежде всего» к болезням самой революции? Разве лечение как таковое не
166
«Банда четырех» – левая политическая фракция, фактически руководившая Китаем на последних этапах «культурной революции» (1966–1976). В состав «банды» входили Цзян Цин, последняя жена Мао Цзэдуна и лидер фракции, а также члены руководства Компартии Китая Чжан Чуньцяо, Яо Вэньюань и Ван Хунвэнь. После смерти Мао деятельность «Банды четырех» была объявлена контрреволюционной, ее члены были осуждены в ходе показательного процесса в 1981 г.
Он заложил книжищу в мягкой обложке пальцем и оглянулся на сестру. Ей давно стукнуло пятнадцать, и она быстро округлялась. Через пару месяцев кто-нибудь отведет ее на общинный рынок, чтоб купить первое в ее жизни эластичное нижнее белье. Через пару лет Ян не сможет отличить сестру от дюжины ее ровесниц: те же белая рубашка, черные брюки, косички. Может, поэтому сестра и хотела пойти в НОАК: пусть мешковатая военная форма плохо сидит, зато она не столь формальна, как одежда прочих девочек.
Сестра пела, покачиваясь раскрепощенно и целомудренно, и щеки ее по-прежнему горели юным патриотизмом. Ян помнил и это ощущение – трепет от осознания себя частью чего-то необъятного и будоражащего. Как звенела его кровь в такт с каждым сердцем в деревне, подчиняясь великому всеобъемлющему ритму! Когда Яну было девять лет, вспомнил он, по всей стране бушевали кошмарные полчища мух. Дабы решить проблему, Великий Председатель сделал великую и очень простую вещь. Мао повелел издать указ, коим объявил: совсем не обязательно, однако очень желательно, чтобы все школьники страны ежеутренне приносили учителям дохлых мух. Ян посвятил себя этому занятию со страстностью древнего воина, служащего императору.
Каждый день после школы он часами предавался убою: приближался крадучись к вражеским разносчикам инфекции со сложенной газетой и уничтожал десяток и более зараз. Сотни и сотни их сыпались каждое утро из бумажного кулька на приемный лоток учителя. На аналогичные убийства шли дети по всей стране. Не прошло и месяца, как мухи из Китая исчезли. Каждый класс получил официальный вымпел, висевший в окне. Алый шелк наполнял Яна такой гордостью, что к горлу подступали народные песни.
Потом он узнал от учителя биологии, что год, который предшествовал Великому Уничтожению Мух, был годом Великого Уничтожения Воробьев. В тот год Мао рассказали, что в Китае есть столько-то птиц, и за короткую жизнь одна птица пожирает, по расчетам, самое малое столько-то зерна. Если сложить, получалось немало. И Мао постановил: всем детям заходить под все деревья, на которых гнездятся птицы, и греметь трещотками всю ночь – и так каждую ночь, пока птицы не перестанут гнездиться. Три ночи спустя все птицы сдохли от истощения и раздражения. По всему Китаю! Сколь впечатляюще, сколь похвально. Разве что летом следующего за обесптиченным года появились все эти мухи…
Нет, призывные песни уже не отзывались прежним биением в Яновой крови. Ему все еще нравилось слушать, как исполняет их сестра, но он боялся, что в нем тот звон заглох навсегда – застыл и заглох.
Но любопытство не исчезло, радовался Ян. Любопытство осталось. Например: что же все учителя во всех классах по всему Китаю сделали со всеми дохлыми мухами?
Разве природа небесного Дао-Пути не похожа на натягивание лука?Возвышающееся он опускает,опускающееся он возвышает,когда есть избыток, он отнимает его,когда есть недостаток, он восполняет его [167] .167
«Дао-Дэ
Близость Пекинского марафона и его международное освещение ослабили действие многих указов и вернули часть полузабытых ритуалов. В залах для игры в го [168] официанткам позволили облачиться в классические наряды прислужниц и, пока завороженные игроки нависают над клацающими досками, разливать чай с замысловатым почтением прежних времен. На рынках детям разрешили торговать кульками с орехами и брать выручку себе, если орехи собраны самим ребенком.
В Цюйфу, городке возле Яновой деревни в провинции Шаньгун [169] , процессия покидала древнее кладбище. Несмотря на церемониальную серьезность, люди словно бы ликовали, будто обрели нечто утраченное. Многие скорбящие несли непокрытые птичьи клетки – зрелище, до недавних пор запрещенное, – а несколько женщин были одеты в фамильную парчу, что много лет пролежала в сундуках и отдавала плесенью. Ликование, да! Ибо возлюбленный, коего скорбящие оставили на кладбище, вверив попечению предков, не был унижен до стандартных горсти желто-серого пепла и дымка на ветру; он покоился в настоящей могиле, и насыпь свежей земли над ним лучилась, как памятник.
168
То есть в вэйци, облавные шашки. Кен Кизи использует японское название этой игры.
169
Город Цюйфу расположен в провинции Шаньдун.
Эти похороны были тем ценнее, что прошли они в Цюйфу. Именно в Цюйфу родился Конфуций. Столетиями горожане с гордостью показывали семейные надгробия с надписями, удостоверявшими: данный житель Цюйфу – прямой потомок славного философа. А в 1970 году полк хунвэйбинов [170] промаршировал через город к древнему кладбищу и опрокинул все надгробия. Отступая с кладбища, хунвэйбины повесили над большими камнями при входе красно-белый транспарант. Слова на нем не оставляли сомнений в том, как Председатель относится к предкам:
170
Хунвэйбин (кит. «член Красной гвардии») – член созданных Мао в 1966–1967 гг. студенческих и молодежных отрядов, активно участвовавших в «культурной революции».
ХВАТИТ РАСХОДОВАТЬ ПРЕКРАСНУЮ ЗЕМЛЮ НА БЕСПОЛЕЗНЫХ МЕРТВЕЦОВ. КРЕМИРУЙТЕ ТРУПЫ!
Самого Конфуция сослали в чистилище падших звезд вместе с бессчетными поэтами и мыслителями, толковавшими слова мудреца на протяжении столетий. Учителей вроде Янова отца, продолжавших упоминать философа, лишали рабочих мест и одежды, объявляли «врагами коллективного сознания», ставили к позорным столбам на площадях. Многих приговорили к исправительным работам в колхозах – растить капусту и лук-порей вместо молодежи.
Как ни странно, Лао-цзы, современника Конфуция, еретиком так и не объявили. Может, потому, что его трактат весьма краток и невразумителен; или потому, что историки никак не могли решить, кто таков Лао-цзы и существовал ли он вообще. Видимо, чрезмерная легендарность философа не давала осудить его со спокойным сердцем.
Выйдя с кладбища, участники шествия замерли на склоне и скучились: одни восхищались птицами, другие предавались беседам со старыми знакомыми и коллегами. Какой-то учитель присмотрелся к подножию холма. Вереница бегунов сворачивала с шоссе на грунтовку.
– Это наши юные воины! – заорал учитель. – Они едут в Пекин. Вон те двое. Из моего класса. Двое впереди!
Он продолжал кричать и показывать на бегущих, хотя всем было ясно, каких спортсменов он имел в виду: их новенькая форма на фоне выцветших серых одежд товарищей по команде сияла осколком синего неба.
Когда два первых бегуна миновали холм, возбужденный учитель завопил:
– Чжи о, ребята, чжи о! – Это жаргонное выражение он слышал в школе, и означало оно «поддать газу».