Когда забудешь, позвони
Шрифт:
— Девушка, — обиженно заметила та, — поосторожнее! — «Панамка» посмотрела вниз. — Господи, у вас молния на сумочке расстегнута!
— А это не ваш кошелек? — повертела находкой перед девичьим носом настырная тетка.
— Станция «Проспект мира», переход на кольцевую линию! — отчеканил металлический голос.
— Спасибо большое! — Девушка благодарно выхватила потерю, народ повалил в открытые двери.
А иногородний «интеллектуал» вежливо пропустил старушку вперед, затем резко развернулся и с силой двинул надоевшей тетке в челюсть. Неумелый карманник оказался неплохим боксером.
— Сука! — коротко бросил юный щипач и рванул вперед.
Из глаз посыпались искры, из носа хлынула кровь.
— Осторожно, двери закрываются! — пробубнил все тот же механический голос. — Следующая станция
— Дерните стоп-кран! — крикнул кто-то из пассажиров. — Здесь девушку избили!
— Не надо, — улыбнулась сквозь слезы «девушка», плюхнулась на прежнее место, задрала голову и принялась на ощупь шарить в сумке чистый платок.
— При носовом кровотечении голову задирать не стоит, — заметил рядом давно забытый голос, а чья-то рука сунула в ладонь вчетверо сложенный ситцевый квадрат, подрубленный по краям. Коричневые клетки готовились залепить нос корявой защитнице чужого добра. — Добрый день, Васса! Хотя в вашей ситуации эти слова могут показаться издевкой.
Волонтер правосудия открыла глаза. Сочувственно улыбаясь, на нее смотрел Борис Андреевич Глебов — непосредственный виновник того, что она до сих пор благополучно встречает каждый новый день. В том числе и сегодняшний, в котором любой стервец может дать в нос порядочному человеку.
— Ждрашьте! — краткое приветствие позволило заметить, что дикция не в порядке. Васса осторожно исследовала языком зубы. Так и есть: нижний боковой — кандидат на вылет. Она застонала от бессильной ярости: только этого не хватало! Плата за победу могла оказаться непомерно высокой и грозила потерей зуба, финансов и времени. Что для активной бизнес-леди и потенциальной невесты абсолютно неприемлемо.
— Плата за победу иногда оказывается слишком велика, — заметил телепат, — особенно если в борьбе с карманником побеждает женщина.
— Шладошть победы штоит любой чены! — объяснила доморощенная Ника. И выплюнула с кровью зуб в коричневые клетки.
Физик с уважением посмотрел на увечную орлицу.
— Преклоняюсь перед вашим бесстрашием. «Бесстрашная» повернула голову и подозрительно уставилась на соседа слева. Но не заметила на его лице ни тени насмешки. А узрела другое: те годы, что они не виделись, пошли ему на пользу. Легкая седина тонировала темные волосы, но короткая стрижка смягчала пепельный оттенок и сужала возрастные границы. Умные глаза за стеклами модных очков смотрели теплее и дружелюбнее, а правильные черты, напротив, стали строже, как будто человеку пришлось хлебнуть разного в этой жизни. Губы растягивала мягкая улыбка, на правой щеке уютно примостилась родинка. Из сухого теоретика физик превратился в живого мужчину — на вид вполне приличного, на первый взгляд довольного жизнью, вызывающего доверие. Васса вспомнила свое первое впечатление десятилетней давности: оно и тогда было неплохим, в принципе ничего не изменилось. Только раньше вокруг нее суетился молодой азартный ученый, которому важнее был результат опыта, чем живой человек, а сейчас рядом сидел сильный мужчина, не захотевший пройти мимо чужого разбитого носа.
— Вам не скоро выходить? — вежливо поинтересовался Глебов.
— Шкоро.
— Позвольте проводить вас? Мне бы хотелось убедиться, что вы доберетесь до цели в целости и сохранности. — И серьезно добавил: — Такое лицо трудно испортить, но если кто-то захочет — сможет.
Почему бы и нет? Сопровождающий ей сейчас совсем не помешает. Трудно поверить, чтобы таксисты выстроились в ряд, наперебой предлагая подвезти хлюпающую разбитым носом, беззубую законницу.
— Ешли ваш не жатруднит, — с достоинством ответила щербатая.
Разбитый нос по-прежнему кровоточил, и, прикрывая боевую рану, Васса скромно стояла в сторонке, ожидая, пока Глебов поймает такси. Ждать пришлось недолго, и уже через несколько минут она оказалась в машине.
— Шпашибо! — искренне поблагодарила Василиса. — Вы мне помогли второй раж.
— Это не помощь, — улыбнулся Борис, — всего лишь легкая поддержка. — И, поколебавшись, захлопнул дверцу. — Прощайте, будьте осторожны, все зло не искоренить.
— Но надо к этому штремитша, — авторитетно заявила апологет добра. И бодро скомандовала: — Поехали!
А у дома пассажирка очень удивилась, услышав от водителя,
В квартире первым делом направилась к зеркалу. «Мама дорогая, — ахнула своему отражению, — как же я сегодня покажусь на глаза?!» Из зеркала пялилась бледная, взъерошенная физиономия с фиолетовым баклажаном вместо носа, раздутыми губами и багровым пятном на скуле. Сопливый мерзавец все-таки основательно проехался кулаком по лицу. Потерпевшая скорчила гримасу, пытаясь изобразить улыбку. Растянутые губы выдали на обозрение кровоточащую дырку слева на нижней челюсти. И эта дырка стала самой большой обидой за весь последний год. Обиднее украденных денег, из-за которых пришлось сесть в долговую яму, неприятностей, липнущих как осы к меду, одиночества и ежеминутной, непрекращающейся борьбы за свое скромное место под палящим, равнодушным, холодным солнцем. Она опустилась на стул, уронив руки на колени. Хотела заплакать. И разозлилась. На собственное уныние, на жалость к себе и на вечную привычку совать нос не в свои дела да наводить порядок. Потом хорошенько обмозговала ситуацию, убедилась, что поступила правильно, и ругаться перестала, успокоив себя напоследок, что не одна она такая, у каждого есть свой безумец в рукаве. Повздыхала еще пару минут для порядка и принялась за дело.
Перво-наперво достала из шкафа новый черный итальянский костюм, приобретенный в прошлой поездке, к нему — туфли на высоком каблуке и нитку искусственного жемчуга, не отличимого от натурального. Как могла, привела в порядок лицо: повалялась с ледяным компрессом на носу и скуле да с чайными примочками на глазах. К явному преображению эти действия не привели, но баклажан сменила молодая картофелина-синеглазка, а это уже ближе к реальности — и на том спасибо.
В восемнадцать часов в итальянский ресторан на Кадашевской набережной входила элегантная женщина лет тридцати с хвостиком. Черный, из тяжелого шелка костюм облегал стройную фигуру, загорелую шею обвивала нитка морского жемчуга, гладкая прическа с тугим узлом на затылке открывала красивое строгое лицо в дымчатых очках. Тонкие черты чуть портил великоватый и, пожалуй, слегка перепудренный нос да еще губы — неестественно пухлые, точно их обладательница пожадничала и заказала для себя двойную порцию. Но в целом вошедшая производила весьма сильное впечатление: к такой запросто не подойти и походя не познакомиться. Подскочивший метрдотель выслушал краткий ответ и провел шатенку к столику у окна, где оживленно беседовали рыжеволосая с блондинкой. Оказавшись вместе, они явили собой живописное трио, способное выбить почву из-под чьих угодно ног.
— Васька, — ахнул блондинисто-рыжий дуэт, — кто тебя так изуродовал?!
— Привет! — скупо улыбнулась пухлогубая. — Навожу порядок в стране, не обращайте внимания. — Расцеловалась с обеими, опустилась на стул и радостно объявила: — Наконец-то мы вмеште! — Длительная домашняя тренировка пошла на пользу, но иногда давала сбой, путая свистящие с шипящими.
— А ты почему шепелявишь?
— У стоматолога была, — четко выговаривая каждую букву, пояснила щербатая красавица.
— Боже мой, девочки, — выдохнула Лариса, — вы помните нашу последнюю посиделку? В ЦДРИ, десять лет назад? Это преступно — так долго не собираться!
Все трое дружно вздохнули и, расплывшись в блаженных улыбках, уставились друг на друга. Васса подумала, что Юля с Ларисой почти не изменились. Все так же резво скакали ямочки на щеках Рыжика, просто прятались они теперь в морщинках. Батманова малость располнела, видно, рождение сына с дочкой да турецкая кухня сделали свое дело. Лариска сохранила гладкость кожи и стройность, но уголки рта опустились и придавали лицу выражение грустной задумчивости. Впрочем, этот минор всегда был при ней, только с годами ему, видать, надоело сидеть взаперти, и он вырвался наружу. Но заметить такие мелочи мог только близкий человек, чужой по-прежнему разевал бы рот при виде ее подруг. К столу подошел официант и своим появлением напомнил, что здесь больше принято заглядывать в меню, чем таращиться друг на друга.