Когда зацветают подснежники
Шрифт:
— Только один раз была интересная бумага, в ней упоминались Вильно и Псков. Вера дала мне ее даже списать, и я сказала, что в бумаге есть фамилия человека, которого вспоминал мой технолог…
Зина вытащила листок, вырванный из ученической тетради. Аккуратным почерком гимназистки, всегда имевшей по чистописанию хорошие отметки, было написано:
«После ликвидации в декабре минувшего года в Спб. и Вильно… главных тогда руководителей подпольного революционного сообщества «Искры» деятельность названной организации на время приостановилась; но уже в конце февраля текущего года совершенно агентурным
Лепешинский — такую фамилию Володя слышал здесь, в Пскове. Что касается «брата директора», конечно, это кличка, которую знают только те, кому положено знать. Но если охранка добралась до Пскова, если шпики знают о Лепешинском, значит его со дня на день могут арестовать. Нужно предупредить. Убедить скрыться…
Но Володя не знает Лепешинского в лицо, не знает, где он живет, где работает. А расспрашивать… И все же придется спросить у знакомых студентов. Они все знают.
— Зина, подожди меня здесь и никуда не выходи! И дай, пожалуйста, твой листок.
— Володя, что ты задумал? Если этот листок найдут у тебя…
— Ладно, не нужно листка. Я скоро вернусь.
Володя отсутствовал часа два. А Зинаида спала. Как она ни боролась с дремотой, сон одолел.
Володя не стал будить сестру. Он вернулся довольный, хотя и встревоженный. Из осторожных расспросов «высланных» он узнал, что действительно Лепешинский живет в Пскове, работает в местной статистике.
Но если сейчас прямо пойти к нему, то можно и навредить. В последнее время псковские жандармы проявляют активность. В город наехали опытные шпики из какого-то «летучего отряда». Друзья посоветовали завтра невзначай встретиться с Лепешинским в театре. Это никому не бросится в глаза. Интересно, откуда они знают, что завтра Лепешинский обязательно будет на спектакле? И почему догадались, что Володе нужно с ним встретиться?
Видимо, беседуя с приятелями, он проговорился. Значит, конспиратор он никудышный. А ведь когда вел разговор, ему казалось, что его вопросы — верх тонкости, остроумия… Зазнайка!
Володя лишний раз убедился в том, что в делах нелегальных первый порыв, необдуманное действие могут привести к очень печальным результатам. Но теперь пути к отступлению отрезаны. Завтра он пойдет в театр. Завтра, если ничего не случится, ему покажут Лепешинского, и он расскажет ему о доносе охранки.
Приняв такое решение, Володя вдруг вспомнил о сестре. Пока она спит, он выучит наизусть донос и сожжет эту бумагу. Зина в театр не пойдет. Ведь там ожидается скандал, а с ее характером… Мало ли что эта взбалмошная барышня может натворить.
У подъезда театра давка. Городовые
Володя буквально прорвался в зал. Зал!.. Конюшня, казарма, но только не театральный зал.
Десяток рядов стульев. А за ними галерка. Володя привык к тому, что галерка — это третий или четвертый ярус. В Пскове ярусов нет, нет ни бельэтажа, ни даже амфитеатра.
И только перед спектаклем в фойе оборудовали гардероб.
У Володи место стоячее.
Но вот потух свет и поднялся занавес. Зрители мгновенно затихли. Какой-то тщедушный актеришка двинулся к рампе — видно, пьеса начиналась с монолога.
Он даже успел что-то произнести. Володя не расслышал. Откуда-то из задних рядов раздался разбойничий посвист, затопали десятки ног.
— Пожар!.. Горим!.. Ратуйте, православные!..
Что тут поднялось! Женщины визжат, мужчины ругаются!..
Перекрывая этот шум, кто-то взывает:
— Граждане, внимание!.. Одну минуту внимания!
Володя обернулся на голос. В этот момент его дернул за рукав знакомый студент.
— Свисти, черт тебя раздери! А тот, что говорит, и есть Лепешинский!
Лепешинский! Бородатый, могучий, а рядом с ним какой-то коренастый мужчина отбивается от городовых. Блюстители висят у него на руках, пытаясь лишить этого богатыря «свободы передвижения и свободы действия». Ага, с ним не так-то просто справиться!
Только теперь Володя заметил, что в зале полно полицейских и молодцов в штатском. Их принадлежность к сословию шпиков не вызывает сомнения.
Забыв обо всем, Володя ринулся в гущу дерущихся. Вот уже кто-то съездил его по уху, кого-то и он зацепил кулаком…
По сцене бегают актеры. Кричат. С примадонной обморок.
Около рампы стоит дородная дама из купчих и отвешивает увесистые оплеухи полицейскому унтеру. Блюститель щупленький и никак не может вырвать свой воротник из цепких лап разгневанной фурии.
Зрители обернулись спинами к сцене. И только те, кто стоял за стульями, уже никуда не могли оборачиваться.
Володя успел заметить, что из-под Лепешинского выбили стул. Городовые заломили ему руки…
Володя рванулся на помощь.
Спины, локти… И неожиданно знакомое лицо. Губы прилипли к свистку, щеки надуты, как у полкового трубача. Кто это?
И внезапное прозрение — «родственник» горничной!
Володе съездили еще раз в ухо. Взвизгнув, он ринулся головой вперед!
Расталкивая зрителей, с зычными криками «посторонись!» дюжие городовые тащат под руки Лепешинского к выходу. «Родственник» уже не в силах стряхнуть с себя двух прилипших к нему молодцов.
Володя все еще свистит, все еще работает локтями, кулаками.
— Господин студент! — Чья-то тяжелая рука ухватила за плечо.
Володя вырвался. Мундир остался на «поле боя»…
В окно тихонько постучали. Соколов посмотрел на Лепешинского. Пантелеймон Николаевич пожал плечами. Опасаться полиции или жандармов не приходилось — ведь их только что отпустили из участка после составления протокола.
Лепешинский открыл. В комнату вошел молодой человек.
Вид у него был совершенно истерзанный. Пальто накинуто на рубашку, нос распух. Юноша тихо прикрыл за собой дверь, но постеснялся подойти к столу. Лепешинскому пришлось насильно усадить его.