Когда загорится свет
Шрифт:
— Можно и без света прибрать, днем, когда светло.
— Там никогда не бывает светло. Да и какая уборка? У нас перед самым домом, вы видели, целые кучи глины, и все ее притаскивают на ботинках. Теперь еще ничего, а осенью, когда были дожди, утонуть можно. Почему этих ям не засыплют? Вы вот работаете в обкоме и могли бы сказать. И перед самым обкомом на тротуаре тоже такие ямы… У нас в школе один мальчик чуть ногу себе не сломал.
— Война, маленькая…
— Война? Я знаю, что война, но разве поэтому
— Хм…
— Я вам налью еще чаю.
— Не нужно, хватит, спасибо.
— А папа всегда пьет два стакана. Взрослые вообще любят чай, правда? А до войны я пила какао. Иногда с пенками. Я очень люблю с пенками.
Он осматривался кругом.
— Отчего это такие пятна на стене?
— Это у нас трубы лопаются, все время лопаются, и вода льется. Вон там, в углу, совсем зеленая стена. А в кухне еще хуже. Неприятно, когда трубы лопаются, правда? Эти трубы тоже нельзя починить?
— Как только закончится война…
— Ах, как только закончится… А вот тут был слесарь и сказал, что если еще будет так лить, то дому крышка… Ведь жалко, правда? Это не очень красивый дом, но если б починить и убрать… Здесь ведь живет очень много людей, а теперь столько домов разрушено, ведь жаль, что он портится, правда? И построить новый дом дороже, правда?
— Конечно.
— Ну, вот видите. Вот вы бы и сказали в этом обкоме. А у вас там тоже трубы лопаются?
— Нет…
— Вот видите… Значит, можно починить.
— Там были новые трубы.
— Ага… Но я видела, в том доме, на углу, что бомбой разбило, он тоже, видно, был новый, там есть трубы, и они так валяются и в конце концов испортятся, а их можно было бы взять и поставить где-нибудь в другом месте, правда?
— На углу?
— Да, сразу же как от нас выйти, направо, — Ася вертела руками, неуверенно определяя направление. — О, вот идет Фекла Андреевна, я ее всегда узнаю, она так смешно шаркает ногами.
— Кто это Фекла Андреевна?
— Она тут над нами живет, знаете? И у нее все, все до одного умерли на войне. И теперь она немножечко не… неном…
— Ненормальная?
— Вот, вот. Но раз все умерли, то можно стать ненормальной, правда?
— Да, да. А откуда ты взяла эти три веснушки на носике?
Она обиделась.
— Ниоткуда не взяла… всегда были. Да ведь их всего только три. А летом, когда я загорю, их почти и не видно, самую чуточку.
— Да нет, это очень красиво, таких три пятнышка.
— Конечно! Вы надо мной смеетесь? А у нас в школе есть одна такая Мура, так она вся в веснушках — веснушка на веснушке… Это ведь еще хуже, правда? Но она очень славная и вовсе не огорчается из-за этих веснушек.
— А ты огорчаешься?
— Иногда, немножко… Потому что мальчишки надо мной смеются. А это ведь неприятно?
— А
— В школе? Вот если б только топили. Мне-то тепло, у меня валенки, вон стоят. Хорошие валенки, правда? Но у кого нет валенок, ужасно ноги зябнут, и у всех насморк, и это, знаете, страшно неприятно, когда все шмыгают носами!
— Дров нет…
— Нет?! А я видела, мы осенью ходили на экскурсию, так в лесу масса дров, остались от артиллерии, нам сказали.
— Видишь ли, малышка, транспорта нет.
— Транспорта? А у нас в школе есть одна девочка, так ее папа директор, и у него столько дров, что они продавали. Правда, это несправедливо? У них всегда жарко, как в бане. Я там, в эвакуации, всегда ходила с мамой в баню. И они еще спекулируют углем, это же несправедливо, правда? Уж лучше бы этот уголь отдать в школу, чем этому директору, правда?
— Конечно.
— Ну вот. Так вы же могли бы в этом обкоме сказать, чтобы распределили справедливо, правда? Для того ведь и сидят люди, чтобы следить, чтобы все было в порядке, правда? А у нас тут тоже живет одна, так она получает столько консервов, что тоже спекулирует…
— Откуда же ты знаешь?
— Как откуда я знаю? Ведь приезжает машина и привозит ей, я же вижу. А она потом идет на базар и продает. Это тоже несправедливо, правда? Потому что консервов ведь тоже мало, и нужно бы делить справедливо, правда?
— Конечно…
— Ну, вот видите… О, теперь вот папа идет.
— Я ничего не слышу.
— А я слышу. Он сейчас в подъезде. Маму и папу я издали слышу, гораздо раньше, чем других. Это смешно, правда? О, теперь он на лестнице. Папа всегда через две ступеньки, — только он не бежит, а просто так шагает через две ступеньки, так что сразу можно узнать. А вы знаете папу?
— Да, знаю.
— Это хорошо. Ну, я пойду открою дверь.
Она побежала в кухню и, приоткрыв дверь в темноту, стала ждать.
— Что ж ты выскакиваешь на лестницу? Простудишься, — встревожился Алексей.
— Нет, нет, я ведь только так, на пороге.
Она приложила палец к губам.
— Там один товарищ из обкома ждет тебя, — сообщила она шепотом.
— Из обкома?
— Да… Сидит и дожидается.
Сердце заколотилось. Алексей, не снимая пальто, бросился в комнату.
— Вы давно пришли?
— Давно? — секретарь взглянул на часы. — Представьте себе, мне казалось, что несколько минут, а уже больше получаса. Телефона у вас нет, а я проезжал мимо и думаю: чем ждать до утра, забегу. Разговаривал вот с вашей дочкой. Занятная девочка.
— Садитесь, садитесь, — смущенно приглашал Алексей.
Секретарь рассмеялся.
— Я же сижу. Ну, Алексей Михайлович, надо браться за работу.
— За работу?
— Что ж вы так удивляетесь? Вы что, раздумали?