Когда закончилась нефть
Шрифт:
Когда первые рассветные лучи залили кровью Урочище, я поднялся. Подошел к трупу профессора, достал из кармана кожанки спички. А вот что делать дальше, я не знал. Чиркнуть спичку и бросить в щель? Она наверняка сразу погаснет. Мой взгляд упал на испачканную нефтью веревку. Потрогал, нефть уже высохла. Но все равно веревка была немного липкой. Пожалуй, она будет хорошо гореть.
Испачканный кусок был не длиннее трех метров. Наверное, этого мало. Хотя, если поджечь его и опускать веревку в расщелину, рано или поздно нефтяные испарения вспыхнут. Можно
— Уходи, Данька, — сказал я. — Или хотя бы отойди подальше.
— Вместе пойдем, — снова ответил он. — Брось ты эту веревку.
Я с недоумением посмотрел на друга. Жестом фокусника он достал из колчана стрелу и протянул ее мне. Наконечник был вымазан чем-то густым, темно-бурым.
— Верная рука — вождь неетов, — сказал Данька, вновь убирая стрелу.
— Ты говорил, зоркий глаз… — брякнул я.
— Одно другому не мешает, — подмигнул Данька. — Пошли.
Не понимая до конца, что он затеял, я пошагал за другом. Мы дошли до осинника, обогнули его и вышли к тому месту, где я вчера любовался пейзажами. Склон под ногами круто уходил вниз. Данька ловко забрался на большой камень и стал смотреть в сторону расщелины. Поднял лук, достал стрелу с бурым наконечником, положил ее на тетиву. Он долго стоял с закрытыми глазами, подняв лицо к небу. Потом сказал:
— Дай спички.
Я уже все понял. Но я не верил, что такое возможно. Отсюда до расщелины было больше двухсот метров. Я честно сказал об этом Даньке.
— Не каркай под руку, — ответил он. — Давай спички.
Я бросил ему коробок.
— Все равно нам не убежать, — сказал я. — Надежней было выстрелить в упор.
Данька поджег наконечник стрелы. Тот вспыхнул ровным коптящим пламенем.
— Я долго жил среди русских, — сказал Данька, — и многому у вас научился. Например, мне очень нравится одно ваше слово. Замечательное слово! Оно не раз выручало меня в жизни… — Тут он стал очень серьезен и натянул тетиву. — Смотри, как я только выпущу стрелу, прыгай вниз и беги что есть мочи.
— Хорошо, — кивнул я и приготовился. Но потом все же спросил: — Так какое же слово тебя выручало?
— Авось, — сказал Данька и отпустил тетиву.
Владислав Булахтин
ЛЕГЕНДЫ ПОСТУГЛЕВОДОРОДНОЙ ЭРЫ: ТЭРЦ И ЛИ
Жизнь — колесо, и, если ждешь достаточно долго, она обязательно возвращается в ту точку, откуда тронулась с места.
Часть первая
В голове переваливались-переваривались сомнамбулические мысли. Сердце то стучало, то нет. Руль в руках дрожал. Начиная с Тюрлема, названия усохших городов словно морок. Пятилетка, Поисево, Бердюжье, Тушнолобово…
Тэрц прекрасно помнил — дальше пойдет еще хуже. Северомуйск, Таксимо, Куанда, Сюльбан. Тында, Тыгда [5] — запиналась дорога.
В
5
Автор не советует сверять маршрут Тэрца с географической картой. Мистическую грандиозность наземного пути из Москвы во Владивосток, монументальную несокрушимость и одновременно призрачность его пунктов можно ощутить, только испытав, примерив на себя каждый километр (хотя единицы измерения давно уже перестали быть мерой России).
От Тэрца никто не требовал Скорости и Времени. Он сам включил в свою программу условие — добраться от Москвы до Владивостока за полгода, не сомневаясь, что выполнит его, как выполнил раньше много бессмысленных на первый взгляд заданий.
После Тайшета открылось второе дыхание. Зеленая стена леса вдоль покореженного утреннего шоссе — как гофрированная упаковка прильнувшему к асфальту Рафу. Несмотря на равномерное движение в 60 км в час, Тэрц чувствовал себя застывшим в янтаре шмелем. Ощущение приятное — ни угроз, ни опасности из внешнего мира, который виделся простым, просчитанным, высохшим, как тот шмель.
Опасность обитала внутри машины. И выглядела соответствующе. Кошмар любого путника — прилипшая к крайней отметке стрелка уровня бензина в баке. Для Тэрца наступала пора ответить на вечные вопросы.
Где у путника следующая остановка? Сколько дней уйдет на обхаживание горца? Сколько бензина получится добыть?
В прошлый раз Тэрц угробил неделю, чтобы вымолить литр… В позапрошлый — три месяца!
Когда показалась заправка, внутренний голос не ответил — это промежуточная или последняя остановка в жизни его потрепанного автомобиля.
Внутренний голос молчал впервые за десять лет путешествий.
Тэрц никак не классифицировал горцев. Другие делили их на сговорчивых и несговорчивых, молчунов, болтунов, зануд. Цеховой телеграф путников постоянно разносил сведения о слабостях хозяев бензоколонок — кто-то клюет на истории о больной маме, кто-то — на басни о предназначении.
Путник был уверен — с горцами ничего нельзя знать заранее. Сегодня их можно пронять историей о поисках любви, завтра — горец не даст горючего, чтобы довезти обезумевшую жену до роддома. Потом откажется принять роды да еще потребует покинуть заправку. Имеет право.
Тэрц ни разу не пробовал пробить горца правдой о собственных скитаниях. Хотя казалось бы — на нее они наверняка клюнут. Возможно, он приберегал тайну на безвыходное положение…
Приближающаяся заправка оказалась неприметной и бедной. Одноэтажный домик под соломенной крышей, на ней — покосившийся по-пизански бак с водой, пьяный палисадник, одинокая бензоколонка, деревянные ворота закрыты. Все это мало походило на богатые приюты горцев, в огромном количестве разбросанные по Среднерусской.