Когда закончилась нефть

Егоров Андрей Игоревич

— Рассказываем, рассказываем.

Офицер снял кепи и протер покрытую росой лысину носовым платком. При этом он потешно закатил глаза, явно пытаясь видеть, что делает. Урри улыбнулся, но продолжал молчать.

— Смешно тебе? — спросил офицер, спрятав платок и вернув кепи на полированную макушку.

Урри не ответил.

— Ну, это только по неопытности, — сказал офицер, поднявшись со стула. По неловкому движению стало ясно, что стул офицера тоже прикручен к полу.

Урри внутренне согласился. Впрочем, он уже понял, что происходящее в эту минуту является всего лишь прелюдией. И имеет гораздо большее значение не для

него, а для этого офицера, которому для карьерного роста требовалось почти невозможное — добиться нужного прямо сейчас, за то недолгое время, что отводят в таких случаях молодым стажерам. Наблюдатели, несомненно, находились за плотной шторой из бус, заменявшей одну из стен камеры. Нижние концы нитей крепились к полу, так что пройти сквозь завесу едва ли было возможно — а вот слушать, что творится в камере, она никак не мешала. Находящиеся за шторой вели себя тихо, Урри не удалось различить ни малейшего шороха. Тем не менее, как уже было сказано, сомнений по поводу того, кто находится за шторой, у Урри не было. Ну а поскольку офицер своей грубостью не вызывал положительных эмоций, Урри не собирался ему помогать. Поэтому он молчал.

Офицер обошел стол и присел на его край, прямо перед Урри. Это показалось сильным ходом — так офицер казался гораздо выше клиента. Урри подумал, что стажер не так уж безнадежен.

— Я тебе так скажу…

Офицер выдержал паузу. Еще один правильный ход. Стоит сказать хоть что-то — а тут явно подразумевался встречный вопрос «Как?» — и снова замолчать будет гораздо труднее. Урри молчал. Но не сдержал новой улыбки.

— …так скажу, да. Если б мне не связали руки, — офицер ткнул пальцем вверх, — ты бы у меня уже серенады пел. И забыл бы, как улыбаться.

«Я могу сказать то же самое», — подумал Урри. Не произнести это вслух стоило ему больших усилий. Больно уж смешно получалось.

— Чего? — спросил офицер, подавшись вперед.

Урри подумал, что по рассеянности озвучил промелькнувшее в голове. Такое с ним часто случалось.

— Дятел. Жаль, бить тебя нельзя. Не пойму, почему.

Офицер встал. Наклонил голову к самому лицу Урри:

— Ты, дурак, еще ничего не понял. Тебе не выйти отсюда, понял?

Желание офицера быть понятым вызвало некое подобие симпатии, но не более того. А дальше стало ясно, что офицера недавно перевели из другого учреждения, судя по всему, связанного с оперативной работой на местах. Офицер выпрямился, крякнул и очень сильно пнул ножку стула, на котором сидел Урри. Прием, безусловно, эффективный — не столько из-за прямого физического воздействия, сколько из-за неумолимо возникающей ассоциации с казнью через повешение, что уверенности в себе не добавляет. Но тут стул был прикручен к полу — и результат получился обратный. Офицер громко вскрикнул и повалился на пол, ухватившись двумя руками за ушибленную ступню. Оскалив зубы, он зашипел, сдерживая более громкие звуки, теснившиеся в могучей груди.

— Можете забирать! — крикнул Урри, подняв голову к потолку и захохотав.

— Молод еще дядьке указывать, придурок, — сказали за шторой. — Забирайте.

Через секунду в комнату зашел конвой.

* * *

Пока Урри отсутствовал, в камере произошли некоторые изменения. Связанные с письменным столом. В первый раз он был совершенно пуст, теперь же там появились письменные принадлежности. В специальное гнездо (Урри поначалу его не заметил, вероятно,

оно прикрывалось плотной заглушкой) был вставлен карандаш — так, что над поверхностью стола оставалось только остро отточенное жало, которым, при желании, можно было больно уколоть палец, но на более серьезные свершения карандаш не годился. Рядом с карандашом лежал стеклянный планшет, к которому снизу был приклеен лист бумаги. Четыре угла планшета были скреплены с поверхностью стола цепочками так, что его нельзя было поднять над столом более, чем на полдюжины дюймов. Края стеклянного планшета имели овальную форму. Урри не сомневался, что и разбить его нельзя.

Сев за стол, Урри приподнял планшет и посмотрел на листок бумаги. В верхней его части крупными буквами: «Признание». «Как дети», подумал в первую секунду Урри. «Хотя нет», подумал он потом. Надпись на листе вполне укладывалась в формулу «Все, что вы скажете». Стало быть, не такой уж наивной она была. Ради интереса, желая испытать неведомый доселе способ письма (отчасти напоминающий спиритические практики, о которых доводилось читать), Урри поднес планшет к жалу карандаша, несильно надавил и попытался расслабиться и очистить ум, как то рекомендуется делать медиумам. Ничего не случилось.

«Ничего не слу», — вывел Урри, а потом карандаш сломался.

* * *

Если долго качаться в кресле, как известно, начинает кружиться голова. И вообще возникают ощущения, близкие к состоянию несильного опьянения. Мысли от этого приобретают чрезвычайную силу и в то же время легкость. Разглядывая пробковый потолок и прислушиваясь к поскрипыванию шарниров, Урри размышлял о разном. Хотелось есть.

А потом пришел врач.

* * *

— Странно, — начал Урри, приподнимаясь в кресле.

— Сидите, сидите, — сказал врач.

Луч солнца, довольно сильно переместившийся за прошедшее время, попал в зеркальце, укрепленное на лбу врача, и неприятно кольнул глаза.

Урри поморщился.

— Чего же странного? — спросил врач, подойдя к креслу и заложив руки за спину.

— Я как раз думал о врачах, — сказал Урри.

— Вот как? Отчего же?

— Ну как. Сначала я, по понятным причинам, думал о тюремщиках.

— Угу, — врач кивнул и извлек из кармана фонарик.

— Где вы это взяли? — спросил Урри.

— Неважно. Продолжайте.

— Ну а что думать о тюремщиках долго? С ними, в общем, все ясно. У них задача, как у служителей зоопарка, — держать живое существо взаперти и в порядке, демонстрируя его гостям. Вы понимаете, кого я подразумеваю под гостями?

— Думаю, что вполне. Откиньте голову.

Урри повиновался. Пальцами левой руки врач раздвинул кожу вокруг правого глаза Урри.

— Продолжайте, я внимательно слушаю.

— Что значит взаперти, вполне понятно. Держать же в порядке значит, как минимум, кормить. А меня до сих пор не кормили…

— Я распоряжусь, — сказал врач и направил луч света на глазное дно Урри.

— Черт. — Урри дернулся.

Врач выключил фонарик и выпрямился.

— А второй глаз?

— Так при чем тут врач?

— Кроме того, чтобы кормить, нужно еще заботиться о здоровье того, кто находится в клетке. Вот тут и нужен ветеринар в зоопарке и врач в тюрьме. Не знаю, какие мысли родились бы в моей голове дальше, но тут появились вы. Почему-то без охраны.