Когда закроется священный наш кабак
Шрифт:
— Ты — ласточка, а это — твое Капистрано [25] .
— Вот я кто? Я уже ни черта не понимаю, кто я такой.
— Чушь. Ты — человек, славный малый. Еще один сукин сын, который не хочет остаться в одиночестве, когда закроется священный наш кабак.
— Что? — Я засмеялся. — Так ты называешь это место? Священный кабак?
— Разве ты не знаешь эту песню?
— Какую песню?
— Песню Ван Ронка. «И вот ночи приспел конец...» — Он замолчал. — Черт, я не умею петь. Я
25
Речь идет о миссии Сан-Хуан-Капистрано (Гойя, Аргентина), куда каждый год 19 марта, в день св. Иосифа, возвращаются в свои старые гнезда ласточки — так называемое «чудо ласточек Капистрано».
— Понятия не имею, о чем ты говоришь?
— Господи, ты должен это услышать. Ты должен послушать эту песню. Она о том, о чем мы говорили, да это почти национальный гимн. Пошли.
— Пошли зачем?
— Просто пошли, — ответил Билли.
Он положил сумку с логотипом авиакомпании «Пидмонт Эйрлайнс» на барную стойку, порылся за баром и вышел оттуда с двумя неоткрытыми бутылками. Одна оказалась ирландским «Джэймисон» двенадцатилетней выдержки, который он любил, а другая — «Джек Дэниелс».
— Это пойдет? — спросил он.
— Пойдет для чего?
— Поливать голову, чтобы убить всех твоих вшей. Пойдет для выпивки, вот я о чем. Ты все время пил «Форестер», но я не нашел неначатой бутылки, а у нас есть закон, запрещающий ходить по улице с открытыми бутылками.
— Есть такой закон?
— Должен быть. Я никогда не беру открытых бутылок. Ты можешь ответить на простой вопрос? «Джек Блэк» пойдет?
— Конечно пойдет, но куда, черт возьми, мы собираемся?
— Ко мне, — ответил он. — Ты послушаешь эту песню.
— Барменам — бесплатные напитки, — говорил он. Даже дома. Это дополнительная льгота. Другие люди получают пенсионное пособие или обслуживание у стоматологов. Мы получаем всю ту выпивку, что можем умыкнуть. Тебе понравится эта песня, Мэтт.
Его апартаменты представляли собой однокомнатную квартиру Г-образной формы с камином и паркетными полами. Находилась она на двадцать втором этаже, с окнами на юг. Прямо из окна было хорошо видно Эмпайр-Стейт-Билдинг, а чуть дальше справа виднелись башни Всемирного торгового центра.
Мебели в комнате было мало: белая кровать с комодом в дальней нише да софа с шезлонгом в центре комнаты. Книгами и пластинками был забит книжный шкаф, они стояли стопками на полу. Части стереосистемы были разбросаны по комнате: проигрыватель стоял на перевернутом ящике из-под молока, а динамики расположились на полу.
— Куда я его засунул? — растерялся Билли.
Я подошел к окну и взглянул на город. Я всегда ходил с часами, но сейчас нарочно не смотрел на них, я не хотел знать который час. Думаю, было где-то
— Вот он, — сказал Билли, держа альбом. — Дейв Ван Ронк. Знаешь его?
— Никогда не слышал.
— У него голландское имя, похож на ирландца, а блюз поет, клянусь, как негр. Он потрясающе играет на гитаре, но в этой песне только поет. «Последняя остановка». Он поет аль фреско.
— О'кей.
— Нет, не аль фреско. Я забыл слово. Как называется, когда поешь без аккомпанемента?
— Какая разница?
— Как я мог это забыть? Память у меня стала как решето. Тебе понравится эта песня.
— Если я все-таки ее когда-нибудь услышу.
— А капелла. Это называется — а капелла. Как только я перестал пытаться вспомнить слово, оно сразу всплыло в моей голове. Это «дзен» памяти. Куда я положил этого ирландца?
— Прямо за твоей спиной.
— Спасибо. Тебе нравится «Джек Дэниелс»? О, ты уже приступил к бутылке. Хорошо, слушай. Упс, не та дорожка. Эта песня — самая последняя в альбоме. Естественно, ты ничего не захочешь слушать после этой. Слушай.
И вот ночи приспел конец,
Ночи стихов, когда не страшен мрак
И каждому быть одному,
Когда закроется священный наш кабак.
Мотив напоминал ирландские народные мелодии. Певец на самом деле пел без аккомпанемента, его грубоватый голос казался неожиданно нежным.
— Слушай внимательно — сказал Билли.
Плеснуть последний раз в стакан
За радость и за скорбь свою готовы.
Очнемся ж только лишь, когда
Настанет час налить назавтра снова.
— Господи, — сказал Билли.
И правды нет в ногах, но мы бредем,
Подобно обессилевшим танцорам,
Туда, где пили мы вчера,
Где на любой вопрос ответ готовый.
В одной руке я держал бутылку, а в другой — стакан. Я налил из бутылки в стакан.
— Вникай в следующий куплет, — говорил Билли.
Придет потом и тот глоток последний,
Что бросит крепкий разум на утесы,
Тогда ответы будут не важны,
Тогда не будет никаких вопросов.
Билли что-то сказал, но я его не слушал. Для меня сейчас существовала только эта песня.
Разбил недавно сердце я свое,
Ну что ж, его подклею вскоре.
Вот если б от рожденья пьяным был,
Тогда не знал бы сроду горя.
— Поставь ее еще раз, — попросил я.
— Подожди, еще один куплет.
Поднимем же последний тост,
Который никогда не огласить нам:
За мудрость сердца нашего, оно
Ведь знает, когда лучше быть разбитым.
— Ну? — спросил Билли.
— Я хотел бы послушать ее еще раз.
— "Сыграй ее снова, Сэм. Ты сыграл это для нее, значит, можешь сыграть и для меня. Я могу послушать, если она смогла". Здорово, правда?