Когда завтра настанет вновь
Шрифт:
Только вот сейчас я снова была ею.
Просто не такой глупой.
— Ты должен ненавидеть меня. — Жгучий стыд жаром разливался по щекам. — Почему ты не возненавидел меня? За то, что я обрекла тебя на эти мучения? Глупая смертная девчонка с пристрастием к суициду…
— О, нет. Что ты. Я ценил всю пережитую боль. Всё, я делал, я делал ради тебя. Исправляя свою ошибку. И не мог отступить назад, потому что для меня уже не было иного пути. Я понимал, что обрету покой, если для меня он ещё возможен, лишь когда ты наконец сможешь жить долго и счастливо. — Коул улыбнулся, но я в жизни не видела улыбки печальнее. — Ты не ошиблась насчёт меня. Когда я выкрадывал
— Я знаю, знаю, знаю! После всего, что ты сделал…
Странно, я ведь уже призрак — но воздуха, чтобы закончить фразу, всё равно не хватало.
Боги, а я ведь правда любила его. Так же сильно, как ненавидела, когда затягивала шёлковую петлю на своей шее. Так же, как люблю сейчас — когда наконец знаю всё, когда ко мне вернулась отобранная память, когда вернулись отобранные вместе с нею чувства; люблю остро, почти болезненно, так, что сердце колотится больным метрономом — и, наверное, Питер почувствовал бы в этом чувстве горечь вины, лишь оттенявшее его сладость. И, обвив руками его талию — изо всех своих призрачных сил, — я уткнулась лицом в его плечо, и спустя несколько секунд, которых здесь не существовало, Коул обнял меня в ответ.
Так мы и стояли: двое на хрустальной грани между временем, черневшим под нашими ногами, и безвременьем. Две бесплотные тени прежних себя — повзрослевших детей, когда-то по глупости сломавших жизни себе и другим.
Призраки, осознавшие всё слишком поздно, встретившиеся там, где нет понятия «будущее»…
— И что теперь мы будем делать? — спросила я, едва шевеля губами. — Ты ведь… скоро…
— Нет, я не могу исчезнуть, пока я здесь. Здесь всё статично, всё остаётся таким, как есть. Но я тратил силы каждый раз, когда выходил отсюда, и ещё больше — каждый раз, когда взаимодействовал с кем-то или чем-то в реальном мире. И тех сил, что у меня остались… наверное, хватит на то, чтобы выйти в Харлер ещё раз. Совсем ненадолго. А потом я исчезну. — Коул легонько поглаживал мои волосы. — Я могу научить тебя. Всему, что умею сам. И ты поможешь себе вместо меня. Если будешь выходить ненадолго, лишь в моменты, когда другой тебе будет грозить опасность, то избежишь слияния со своим двойником.
Я призрак. Как и он. И то, что мы оба поняли свои ошибки, ничего не меняет.
Даже если бы я поверила ему тогда, в самом первом варианте нашей истории, и осталась на Эмайне — это не изменило бы того, что мама умерла из-за моего исчезновения, а Эш стал чудовищем похуже Питера.
— Что тогда, что теперь… из-за меня всегда гибли люди. Другие, хорошие люди. И фейри. — Я вцепилась в ткань его рубашки так, словно могла упасть. — Видимо, мне действительно лучше просто умереть.
— Нет, — его голос остался тихим, но рука застыла на моём затылке, и пальцы зарылись мне в волосы. — Тогда всё, что я делал, было напрасно.
— Не
— Я хотел спасти тебя. Не его.
— Я знаю. И если б у меня была в запасе целая жизнь, мне не хватило бы её, чтобы тебя отблагодарить. — Не отстраняясь, я подняла голову. — Но ты не хотел делать это такой ценой.
— Сейчас мне уже плевать на цену.
В его взгляде снова светился лёд. Нет, не лёд… лёд тает со временем, и даже камень точит вода; а в его взгляде сиял металл — такой, что невозможно сломать, такой, что не может заржаветь. Его можно только согнуть, но даже тогда он рано или поздно выпрямится обратно…
— Спасибо, что привёл меня сюда. Спасибо, что я наконец смогла тебя понять. Я была неправа, трижды неправа, когда не верила тебе. И полюбила тебя, как только увидела. Не благодаря твоему очарованию, оно на меня не действует… не так, как на обычных людей. Ты должен это знать. — Я легонько коснулась губами его подбородка. — Но я не смогу, Коул. Я — не ты. Ты же видел. Ты же знаешь. А сейчас на меня давит память всех моих прожитых жизней и всех моих смертей. Я… я просто хочу, чтоб всё это закончилось.
Он смотрел на меня. Долгим, безмолвным, тоскливым взглядом. И понимал, что я права — в конце концов, он и правда знал меня лучше меня самой, — но не мог просто опустить руки. Просто признать, что так и не смог спасти ту, ради которой он пожертвовал всем, что у него было; ради которой пошёл против предопределённости, законов мироздания и воли богов. Не после всего, что произошло.
Я не могла и не хотела сделать того, что оправдает все его усилия. Чем дальше, тем больше жертв приносится во имя моего спасения. И тот вариант меня, который не знал всей правды, просто не сможет жить, помня о них; а этому варианту жить уже не суждено.
Но в сердце всё равно вонзался острый нож, когда я думала о том, что мне придётся сейчас сказать.
— Давай вернёмся в тот день, когда ты пришёл к маме и сказал ей правду. Прежде, чем она начала умирать. Выйдем в Харлер, и ты ничего ей не скажешь. — Каждое слово было маленьким предательством, но я не могла иначе. — А потом сольёмся с нашими двойниками.
— Нет.
— Ты не помешаешь мне умереть. Я попаду под мобиль, как и должна была, и больше никто не пострадает. А ты забудешь обо мне. Обо всём этом. По-моему, это справедливо.
— Это буду уже не я.
— Но ты же не просто исчезал, когда сливался с двойником. Ты говорил, что оказывался в его… в своём теле. В теле живого Коула. Значит, ты продолжал жить. Ты, пусть и без твоей памяти. И я хочу, чтобы ты жил. — Я качнула головой. — Пожалуйста, Коул. Сделай это. Ради меня. Последняя услуга… то, о чём я в самом деле тебя прошу. Не исполнить клятву, которую ты дал над моим телом, а сделать то, о чём прошу тебя я — живая. Или почти.
Он долго молчал. Затем резко вскинул голову, глядя на что-то за моей спиной, и зрачки его сузились.
Я обернулась.
Страж стоял чуть поодаль, наблюдая за нами безглазым взглядом. Точно такой, каким я помнила его ещё с самого первого кошмара. Он стоял на прозрачной грани между временем и безвременьем, и тьма под этой гранью льнула к его ногам: словно стремилась вырваться из-за барьера и хлынуть сюда.
Здесь не существовало ни времени, ни его ограничений — но то время, что мы с Коулом могли быть вместе, всё равно ограничивали.
— Ты уверена? — сказал Коул негромко, не отводя взгляда от твари. — В том, чего просишь?