Когда жизнь на виду
Шрифт:
— Зато твоего там на большую сумму.
— Мне ничего не надо.
— Мне тем более.
— Ну вот и договорились.
— Вот и отлично.
Идут себе ребята, переругиваются, «волей играют». Улицу прошли, две — хорошо идут, налегке. Народу на улице много, морозец прижимает, все торопятся, мы тоже.
— Это просто глупо, — наконец говорю я и останавливаюсь. Оба смотрят на меня недовольно, каждый считает, что другого надо наказать. Конечно же, главное — принцип, а не зарплата, доставшаяся ценой двухмесячного труда и собачьей жизни.
Я
…Слабо тренькает наш телефон, стоящий на тумбочке возле моего диванчика. Женя поворачивается и смотрит на меня. Я беру трубку. Валера закуривает.
— Здравствуйте, — слышу я глуховатый невыразительный женский голос.
Я отвечаю.
— Это Галя звонит. А Коля там?
— Одну секунду, Галочка… — я смотрю на ребят и прикрываю микрофон рукой. — У нас Коля есть?
Слободсков, не поворачивая головы, протягивает руку за трубкой, но Капленок его опережает.
— Галочка, разве можно так мучить? — заявляет Женя с такой заботой, что я содрогаюсь. — Где ты? Что ты?
Знакомство завязалось. Сколько их уже было телефонных разговоров такого рода… Звонят девицы с какого-нибудь дежурства, чтобы быстрей прошли пустые часы. Звонят и любительницы мужского общества, в расчете поужинать за чужой счет и сбежать. Звонят и разъяренные или потерянные дамы, отыскивая следы ускользающих подонков. Много всяких женщин атакуют гостиничные номера по самым различным поводам. Поэтому мы с Валерой вполуха прислушиваемся к болтовне Капленка, ожидая, что болтовней все и кончится. Как обычно. Однако мы вдруг слышим:
— Галочка, где я тебя встречу? Театр… у третьей колонны? Прекрасно. Я выхожу.
Капленок кладет трубку, лицо его посветлело, хотя и пытается он придать ему полусонное выражение.
— Ты что, и вправду пойдешь? — спрашивает Слободсков.
— Пожалуй, схожу.
— Если задержишься, позвони, — говорю я.
— Я не собираюсь задерживаться. Если что, мы сюда придем.
— Нужна она здесь больно, — ворчит Слободсков.
Женя молча одевается и уходит.
— «У третьей колонны», — продолжает Валера, открывая форточку. — Да он только высунется из-за нее, вся площадь перед театром сразу опустеет. Его фотографии нужно на сахарницу ставить, чтобы дети сахар не трогали.
Ну, это несправедливо. Женя симпатичный мужчина, да и сам Слободсков это понимает. Говорит, лишь бы красиво было сказано. Мне иногда кажется, что поступки его, порой, идут от смачной фразы.
Уже час мы сидим с Валерой молча и глядим в сторону телевизора. Нам не хватает Капленка. Он своим присутствием устранял какую-то неловкость между нами. И вот теперь он ушел.
Не в первый раз мы останавливаемся даже в этом номере, но в первый раз я не чувствую себя затравленным, выдавленным сюда степной тоской. И я знаю, в чем дело, — у меня есть Аня, хотя я и думаю о ней наполовину с грустью. Она уже живет во мне, как, наверно, тот божок в душе древнего человека, не позволяющий
С высоты этого города наш Каменогорск представляется далеким и даже заманчивым. Каждый из нас становится здесь ближе к той жизни, которой он жил раньше, находки и потери здесь оцениваются несколько иначе, без спешки, вызванной давлением тоски.
Аня не выходит у меня из головы, но вот только сейчас я понимаю, что она вписывается во всю мою жизнь, во все окружения, которые когда-либо были у меня. Чувства чувствами, но трезво мыслить я уже где-то научился. Поэтому я пытаюсь представить ее матерью моих детей и принять ее в этом качестве. И у меня это получается. И я отбрасываю свою практичность, уже исчерпавшую себя, и отдаюсь теплу, навеваемому мыслями о ней. Я люблю ее, и, судя по всему, моя практичность тоже в ее власти, поэтому я готов рассудить эту практичность как маленькое предательство.
По коридору гостиницы мимо наших дверей прошла компания, громко переговариваясь, и я ловлю себя на том, что слышу почти всех проходящих. Я все время жду. Жду в равной степени того, кто, войдя, разрушит наше песочное счастье, и того, кто превратит непонятные нам самим мечтания в реальность.
Наш номер находится недалеко от стола дежурной по этажу, поэтому я в который раз слышу ее неприятный громкий голос:
— Гостей разрешается принимать до одиннадцати часов.
Я посмеиваюсь про себя и вдруг слышу стук в нашу дверь. Мы с Валерой переглядываемся и почти одновременно кричим: «Да-а».
Входит сначала элегантный Капленок, затем, как нам показалось, через довольно длительное время появляется женщина лет двадцати семи.
Я встаю, приглашаю, знакомлюсь, усаживаю — делаю все, что положено делать в таких случаях. Слободсков и ухом не ведет, утонув в своем кресле, поэтому мне приходится любезничать за двоих. Женя ведет себя величественно, по сравнению со мной, как тому и положено быть.
Галочка одета в лыжный костюм, и все, что я могу ей предложить, — это снять шапочку. Волосы вдруг великолепно рассыпаются по ее плечам, скрадывая почти абсолютную круглость и невыразительность лица. Нельзя сказать, что она некрасива, однако, до привлекательности ей тоже далеко. Поздоровалась она с нами, почти ничего не выразив, но я подумал, что на ее месте я бы держался, пожалуй, не многим лучше. Садится она за стол, но Капленок берет ее за руку, как невесту, и усаживает в кресло, где она могла бы чувствовать себя более защищенной. Женя — он в этих делах разбирается.
Накладываю самого отборного винограда в тарелочку и подношу женщине, чтобы хоть чем-то ее занять.
— Спасибо, я не хочу, — говорит она глухим, как в трубке, голосом, и я вижу некоторые проблески смущения.
— Замерзли, наверно. Надо было сразу к нам зайти. Гулять сегодня не очень приятно.
— Ничего, я к морозу привычная, — отзывается она все так же бесстрастно, и я прикидываю, что за этим стоит.
Женя заходит за кресло, где сидит женщина, и кладет руки на ее крепкие плечи.