Когеренция
Шрифт:
– А бывают люди без психозов?
– Большинство же нормальные.
– Или мы поверхностно их оцениваем.
– Я понимаю, – кивнул Виноградов. – У тебя уникальная работа: ты видишь людей с изнанки, пропитываешься ими и принимаешь их чувства за свои. Но я так скажу: не надо. Это как Стокгольмский синдром: эмпатия к захватчику.
– Так кто из нас захватчик?
– Не важно! – разгорячился вдруг Виноградов, и визор его замелькал отсветами светодиодных лент. – Когеренция – процесс обоюдный. Относись проще. Впереди серьёзная работа,
Он помолчал и добавил:
– Кстати, руководство удовлетворено результатами последних тестов, и, я думаю, уже до конца месяца мы выйдем на эксперименты в большом мире.
– Уже решено? – удивился Ким.
– Не решено, но настрой чувствуется. Так что смотри на каждую когеренцию как на подготовку к выходу в открытый космос.
За почти 800 дней на сорока гектарах базы «Талем» знания Кима о большом мире, в который он выходил в шкуре флюентов, почти не увеличились. Были лишь обрывочные мысли, которые не складывались в единую картину и тем более не давали Киму возможности хоть на шаг приблизиться к пониманию того, кем является он сам.
По его подсчётам, с момента его отъезда на «Пеликан» прошло четыре года, из которых два с лишним он провёл на «Талеме». За это время мир вряд ли перевернулся с ног на голову, но сейчас Киму казалось именно так. Жизнь за воротами «Талема» представлялась Киму этаким дендрариумом, где водятся самые невероятные твари и происходят удивительные события.
– Слушайте, а кто сейчас президент России? – спросил вдруг Ким.
Он мог вытащить информацию из любого флюента, но мысли подопытных обходили эту тему стороной.
– Вот скоро и узнаешь, – хмыкнул Виноградов.
* * *
Возвращаясь с прогулки, Ким заметил движение чуть ниже по склону на границе жилого сектора. Трое чёрных охранников склонились над лежащим на земле предметом. Ким подошёл ближе. Они разглядывали остатки двухвинтового дрона.
Скоро прибежал ещё один человек в пятнистом камуфляже с прямоугольным кейсом в руках. Кима заметили.
– В дом иди! – крикнул человек с чемоданчиком. Его голос, размягчённый туманом, звучал как эхо.
– Шпион? – спросил Ким.
– Домой! – потребовал охранник.
– Ладно.
Дроны часто летали вблизи базы. В тихий день их жужжание слышалось по вечерам в приоткрытое окно. Прилетали они всегда со стороны моря, где, подозревал Ким, были нейтральные воды или акватория другого государства. Кто-то анализировал фотографии базы, считывал надписи на визорах и вычислял по ним реальных людей. Кто-то, возможно, знал, что Ким находится именно здесь. Раньше он размышлял о дронах и даже питал на их счёт надежды, но потом привык и перестал обращать внимание. Если они по неосторожности пересекали периметр, их сажали принудительно или расстреливали из мелкокалиберного оружия, хлопающего как новогодние петарды.
Судя по живости охраны, этот экземпляр удалось посадить почти
* * *
Одри злилась. Ким чувствовал это по напряжению её позы и угрожающему искрению мелких блёсток на её чёрном платье. Одри напоминала новорождённый взрыв. Она стояла возле стола посреди гостиной, и робот-уборщик тоскливо елозил возле её ног. Палец Одри лежал на краю широкого бокала с вином, который она медленно наклоняла к себе, словно натягивала тетиву.
– Я вернулся, – проговорил Ким с порога.
Одри молчала.
– Эй, что с тобой? – он встал позади неё и машинально протянул руку, но осёкся.
– Я тебе не нужна, – проговорила она, отдёрнув плечо, словно Ким всё-таки его коснулся.
– Не говори глупостей, – ответил Ким беззаботно и стянул жилетку. – Там на улице поймали дрона-разведчика. Залетел прямо в зону. Наверное, прошёл вдоль воды. Сегодня тихо.
Тонкий палец отпустил бокал, и тот звякнул, раскачивая вино. В его бордовой линзе колыхнулись отсветы ламп. Одри развернулась. Её большие чёрные глаза блестели от слёз, но голос оставался сухим и чуть хрипловатым:
– Я тебе не нужна, – повторила она. – Тебя интересует только когеренция. Даже когда нет экспериментов, ты только о ней и думаешь.
– Да, Одри, это моя работа, – фыркнул Ким. – Но эта работа позволяет нам быть вместе.
– Где ты ходил? – напустилась она вдруг. – Ты всё время пропадаешь! Как там погода? Опять туман? Ты предпочитаешь бродить по сырости, лишь бы не видеть меня?
– Мне и не хочется ходить, – вздохнул Ким и опустился на диван, растягиваясь на нём и украдкой зевая. – Но если я не буду себя заставлять, то совсем раскисну. Чего ты завелась?
Одри обиженно замолчала, Ким же ощутил вдруг сонливость и стал медленно тонуть в дрёме, когда услышал над самым ухом потусторонний шёпот Одри, от которого вздрогнул:
– Я тут поняла одну вещь, – проговорила она, стоя на коленях рядом с Кимом. Её глаза превратились в две огромные чёрные луны, непроницаемые для Кима и в то же время близкие, словно видящие его с изнанки. – Я поняла, что не могу делить тебя ни с кем и ни с чем, даже с твоей работой. В любви не бывает полутонов. Я чувствую удушье, понимаешь? Я заперта! Мне нужно больше, больше воздуха!
Шёпот её был страшен, будто колдовской заговор. Ким поёжился. Одри проговорила:
– Я для тебя лишь случайная попутчица. Ты терпишь меня и не упускаешь момента это показать.
Слезы набухли в уголках её глаз. Она вдруг вскочила и потрясла кулаком:
– О, всё это твоё проклятое эго! Ты чувствуешь себя неуязвимым! Куда я денусь, дурная несчастная девчонка? Нравится играть мной? Нравится дразнить равнодушием?
– Одри…
– Молчи! Невозможно любить наполовину. Ты любишь только себя! Я нужна тебе лишь как мебель. Ты вспоминаешь обо мне, когда нужно скрасить ещё один вечер, и то если на утро нет когеренции!