Коглин
Шрифт:
Удар палкой пришелся по подбитому глазу.
— А ну говори! — Главяк плюнул ему в лицо.
Дэнни просто плюнул в ответ в заросшее лицо великана и заметил в своей слюне кровь.
Главяк боднул Дэнни в переносицу. В голове взорвалась желтая вспышка, тени опустились на окруживших его людей, словно небо упало на землю. Кто-то треснул его палкой по голове.
— Ты знаешь, что с товарищем Натаном? — Главяк затряс Дэнни так, словно тот весил не больше ребенка. — Он потерял ухо. А может, потерял и глаз.
Чьи-то пальцы схватились за его пистолет. Кулаки молотили его
«Нора», — подумал он. — «Пропади все пропадом. Нора».
Когда они покончили с делом, Петр Главяк отыскал в канаве револьвер Дэнни, швырнул ему на грудь. Петр вспомнил всех, кого он убил за минувшие годы лицом к лицу, — четырнадцать человек. Это не считая целого подразделения царских гвардейцев, которых они окружили посреди горящего поля пшеницы и не давали вырваться. Семь лет спустя он до сих пор чуял этот запах, до сих пор слышал, как они плачут, словно дети малые, когда пламя подступило к их волосам, к их глазам. Невозможно было изгнать этот запах из ноздрей, эти звуки — из ушей. Сделанного не воротишь. И не смоешь. Он устал убивать. Потому-то и приехал в Америку. Потому, что страшно устал. За смертью всегда следовала новая смерть.
Главяк еще пару раз плюнул в копа-предателя, потом все сели в автомобиль и укатили.
Лютер навострился незаметно проскальзывать к Норе и так же незаметно выбираться. Он давно понял: больше всего шума производишь, когда пытаешься вести себя потише, так что он с должным старанием прислушался, прижав ухо к ее двери, но, как только убедился, что снаружи пусто, быстро и плавно повернул дверную ручку, вышел и толкнул дверь назад. Еще до того, как она защелкнулась, Лютер уже открывал дверь в переулок. Теперь все чисто: негр, выходящий из дома на Сколли-сквер, — эка невидаль, а вот негр, выходящий из комнаты белой женщины, — за такое негра убивают, братец.
В этот первомайский вечер он оставил пакет с фруктами у нее в комнате, с полчасика посидел, глядя, как она засыпает. Он забеспокоился: хоть ей и урезали часы, она уставала больше, а не меньше, и он знал, что дело тут в питании. Чего-то ей не хватает, а он же не доктор, чтобы сказать, чего именно. Она все время была усталая, это он видел. И делалась все бледнее, и зубы у нее начинали шататься. Вот почему сегодня Лютер притащил ей от Коглинов фрукты. Он вроде бы слыхал, что фрукты — это хорошо для зубов и для цвета лица.
Он оставил ее спящей и пошел по переулку, а потом увидал, что в его сторону через Грин-стрит ковыляет Дэнни. Нет, не то чтобы совсем уж Дэнни. Какой-то другой Дэнни. Этот брел весь в крови. Ну или пытался брести.
Лютер встретил его посреди улицы в тот момент, когда Дэнни упал на одно колено.
— Эй, — негромко окликнул он. — Это ж я, Лютер.
Дэнни поглядел на него.
— Ну что, — произнес Дэнни, — ты на меня еще злишься?
Да уж, эту непринужденность, видно, из парня не выбьешь. Его отдубасили по полной, стоит на коленях посреди паршивой улочки и болтает как ни в чем не бывало, словно такое с ним раз в неделю проделывают.
— Вот сейчас — нет, — ответил Лютер. — А если вообще, то да.
— Не ты один. — Дэнни вырвало кровью.
Лютеру что-то не понравилось ни это зрелище, ни эти звуки. Он ухватил Дэнни за руку и стал тянуть, чтоб поднять на ноги.
— Нет-нет, — остановил его Дэнни. — Не надо. Дай мне тут малость постоять на четвереньках. Вернее, поползти. Я хочу доползти до этого тротуара, Лютер.
Дэнни и вправду пополз. Добравшись до тротуара, вскарабкался на него, прополз еще несколько футов и лег. Лютер сел рядом. В конце концов Дэнни, упираясь руками, принял сидячее положение. Он обхватил колени, словно только они его и удерживали от падения навзничь.
— Черт, — вымолвил он наконец. — Неплохо меня обработали. — Он улыбнулся разбитыми губами; перед каждым вдохом в груди у него посвистывало. — У тебя, случайно, платка не найдется?
Лютер полез в карман, дал ему платок.
— Спасибо.
— На здоровье, — ответил Лютер, и что-то в этой фразе их страшно развеселило: оба одновременно захохотали.
Дэнни промокал кровь на лице, пока вконец не загубил платок.
— Я к Норе шел. Мне надо ей кое-что сказать.
Лютер положил руку ему на плечо, раньше он никогда бы не осмелился проделать такое с белым, но при нынешних обстоятельствах это казалось очень даже естественным.
— Ей надо поспать, а тебе надо в больницу.
— Мне надо ее увидеть.
— Выблюй кровь и повтори.
— Нет, мне надо…
Лютер наклонился к нему:
— Знаешь, какой звук получается, когда ты дышишь?
Дэнни мотнул головой.
— Как у канарейки, у которой в груди дробина. Ты тут подохнешь.
Дэнни снова покачал головой. Согнулся, вздохнул. Никаких особых звуков. Снова вздохнул. На этот раз послышался тот самый звук, который описывал Лютер, — свист помирающей пташки.
— Далеко отсюда до Массачусетской? — Дэнни снова вырвало кровью. — А то я немного не в себе, ни черта не соображаю.
— Где-то кварталов шесть, — ответил Лютер.
— Ясно. Причем длинных кварталов. — Дэнни сморщился и при этом рассмеялся, потом сплюнул кровь на тротуар. — По-моему, у меня ребра сломаны.
— Которые?
— Да все, — сказал Дэнни. — Что-то мне совсем паршиво, Лютер.
— Знаю. — Лютер повернулся, согнулся, пролез Дэнни за спину. — Я тебя могу поднять.
— Попробуй.
— На счет «три»?
— Идет.
— Раз, два, три.
Лютер уперся плечом в спину этому верзиле, Дэнни заорал, но оказался на ногах. Шатался, но стоял. Лютер встал рядом с ним и положил левую руку Дэнни себе на плечи.