Коглин
Шрифт:
Норман — ничто. Норман служил лишь разминкой. И если бы кто-то здесь представлял себе, насколько серьезно Джо повредили ребра, к утру от него остались бы одни кости.
Перед этим Джо видел у западной стены Оливера и Юджина, но сейчас они повернулись к нему спиной и исчезли в толпе. Они не хотели иметь с ним ничего общего, пока не выяснят, чем кончится дело. Так что теперь он в полном одиночестве шел к кучке незнакомых людей. Если он вдруг остановится и начнет озираться по сторонам, он будет выглядеть глупо. А глупость здесь —
Он добрался до этой кучки людей, до дальнего конца двора, до стены, но они тоже удалились от него.
Так шло весь день — никто не желал с ним разговаривать. Никто не хотел его знать.
В этот вечер он вернулся в пустую камеру. Его матрас, тот самый, бугристый и комковатый, лежал на полу. Другие матрасы исчезли. Койки убрали. Остался лишь один матрас, колючее одеяло да параша. Джо глянул на мистера Хаммонда, запиравшего за ним дверь:
— Куда все делись?
— Ушли, — бросил мистер Хаммонд и удалился.
Вторую ночь подряд Джо лежал в жаркой камере и почти не спал. Дело было не только в саднящих ребрах и не только в страхе: тюремная вонь могла сравниться лишь с вонью близлежащих заводов. В верхней части камеры, футах в десяти над полом, имелось оконце. Возможно, его разместили там, чтобы дать узнику почувствовать благословенное дуновение внешнего мира. Но теперь в это отверстие вливались лишь заводские дымы, вонь красилен да запах горящего угля. В прокаленной камере, среди паразитов, ползающих по стенам, под ночные стоны заключенных Джо не мог и представить, что протянет здесь даже пять дней, не говоря уж о пяти годах. Он потерял Эмму, он потерял свободу, а теперь он чувствовал, как его душа начинает трепетать и гаснуть. У него отбирали все, что у него было.
На другой день — то же самое. И на следующий. Всякий, к кому он приближался, тут же уходил от него. Всякий, кому он смотрел в глаза, отводил взгляд. Но он чувствовал, что, едва он переводит взгляд дальше, они снова начинают за ним наблюдать. Все в тюрьме только это и делали — наблюдали за ним.
Выжидая.
— Зачем? — спросил он, когда, как всегда по вечерам, гасили свет и мистер Хаммонд поворачивал ключ в двери его камеры. — Чего они ждут?
Мистер Хаммонд воззрился на него сквозь решетку своими тусклыми глазами.
— Ведь я о чем, — проговорил Джо. — Я бы рад уладить дело с тем, кого я обидел, кто бы это ни был. Если я вообще кого-то обидел. Потому что если и так, то я это сделал, сам того не понимая. Так что я бы хотел…
— Сейчас ты у нее в пасти, — произнес мистер Хаммонд. Он окинул взглядом ближайшие ярусы. — Она решила покатать тебя на языке. Может, потом она куснет тебя как следует, вопьется в тебя зубами. А может, позволит перелезть через эти зубы и спрыгнуть наружу. Но решает она. Не ты. — Мистер Хаммонд описал круг своей громадной связкой ключей и прицепил их обратно на пояс. — А ты жди.
— Сколько ждать? — спросил Джо.
— Пока она тебе
Паренек, который подошел к нему следующим, был просто паренек — дрожащий, с бегающими глазами, но оттого не менее опасный. Джо направлялся в субботний душ, когда мальчишка, стоявший в очереди человек за десять перед Джо, двинулся к нему.
Джо понял, что парень к нему, еще когда тот вышел из цепочки людей. Но он ничего не мог сделать, чтобы его остановить. На парне были полосатые тюремные штаны и полосатая роба, при нем, как и у остальных, имелось полотенце и кусок мыла, но в правой руке он держал ножик для чистки картофеля, с краями, заостренными на точильном камне.
Джо шагнул ему навстречу, и парень сделал вид, что идет себе дальше, но потом бросил полотенце и мыло, остановился и размахнулся, целя Джо в голову. Джо сделал ложный выпад вправо, но парень, видимо, этого ожидал, потому что качнулся влево и вонзил ему ножик в мягкую часть ляжки. У Джо не было времени почувствовать боль, пока парень не вытащил ножик обратно. Этот звук — вот что привело его в ярость. С таким звуком куски рыбы всасываются в сливное отверстие. С краев этого орудия свисала его плоть, его мясо, капала его кровь.
Следующим маневром парень нацелился в живот или пах Джо — трудно было сказать точно в этом сбивчивом дыхании, в этих качаниях влево-вправо, вправо-влево. Он шагнул в распростертые руки парня, схватил его затылок и прижал его голову к своей груди. Тот снова пырнул его, на сей раз повыше, в бедро, но это был слабый удар, ему не хватило размаха. Но все равно это было почувствительней собачьего укуса. Когда парень отвел руку, чтобы размахнуться получше, Джо протащил его назад, пока не треснул его головой о гранитную стену.
Парень вздохнул и уронил картофелечистку, и Джо для верности еще дважды стукнул его головой об стену. Мальчишка сполз на пол.
Джо никогда не видел его раньше.
В лазарете врач промыл ему раны, зашил ляжку и туго перебинтовал ее марлей. Доктор, от которого пахло какой-то химией, велел ему какое-то время не напрягать ляжку и бедро.
— Как же у меня это выйдет? — осведомился Джо.
Врач продолжал так, словно Джо не открывал рта:
— И следить, чтобы раны оставались чистыми. Дважды в день менять повязку.
— У вас есть для меня еще марля?
— Нет, — отвечал доктор, будто сердясь на глупость вопроса.
— Тогда…
— И все будет как новенькое, — бесстрастно закончил врач и отошел от него.
Он ждал, что явятся охранники и накажут его за драку. Он ожидал, что услышит, жив ли парень, с которым он сцепился. Но никто ему ничего не сказал. Словно он сам себе вообразил всю эту историю.
Вечером, перед отбоем, он спросил у мистера Хаммонда, не слышал ли тот о драке возле душевых.