Когти Каганата
Шрифт:
Артюхов с сожалением покосился на пустую консервную банку, затем, делать нечего, поел просто хлеба с луком. О спиртном, благодаря интересному повествованию, все сидящие за столом, не сговариваясь, на время позабыли.
– …Ну, так вот, – продолжил Михаил Капитонович. – Я осмелился предположить следующее… Булан, о котором уже говорилось (если помните, это первый бек из династии Буланидов), откуда-то умудрился добыть некий неведомый артефакт, который он потом передал своим потомкам. Этот артефакт долгое время служил неизменной опорой власти и могущества правящей верхушки государства.
– Мистический артефакт, дающий защиту от врагов? Ну
– Напрасно иронизируете, дорогой товарищ, – обиделся Артюхов. – Напрасно! За моими умозаключениями стоит множество бессонных ночей… Если хотите знать, в Средние века военное могущество государств часто базировалось на разном сверхоружии. Например, у Византии имелся так называемый «греческий огонь» – тоже своего рода мистическая вещь, секрет которой хранился в строжайшей тайне. Кстати, до сих пор эта тайна остаётся нераскрытой. Говорят, якобы в восемнадцатом веке некий французский алхимик по фамилии Дюпре сумел воспроизвести древнюю формулу «греческого огня», которую он продал королю Людовику Пятнадцатому. А тот, ужаснувшись полученному могуществу, все бумаги Дюпре уничтожил…
– Миша, не обращай внимания на молодого коллегу, – взял слово Герман. – Да расскажи ты историю о мистическом артефакте перед учёной аудиторией, ещё бы не то услышал!
– То-то и оно, что не хотел я вообще говорить, не хотел…
– Дорогой Михаил Капитонович, товарищ Артюхов, – с виноватым лицом воскликнул Никольский, – Простите меня, это всё спиритус виноват… Вышло не специально… Но, я думал, «когти» Песаха – это действительно оружие, а тут вдруг мракобесием запахло…
– Послушайте, товарищ младший лейтенант, – отеческим тоном начал Крыжановский. – Представьте, что какой-нибудь изобретатель-самоучка – современник Булана, взял да и придумал э-э, ну, скажем динамит. Для нас он – штука обычная, но древние летописцы описали бы его именно как мистический артефакт. Само собой, товарищ Артюхов, поработав с такими летописями, опирается на мнение авторов…
– Вот теперь понятно! – жизнерадостнее прежнего вскричал Никольский. – А наша боевая задача состоит в том, чтобы найти «когти» и развенчать всю мистику путём выяснения иссснной природы предмета, которая, естесссно, не может противоречить материалистической теории, на которой зиждется учение Маркса-Энгельса-Сталина…
– Товарищ младший лейтенант! – воскликнул Крыжановский.
Никольский уже и сам понял, что спьяну выболтал перед гражданским лицом характер предстоящего секретного задания. Закрыв рукой рот, офицер уставился выпученными от ужаса глазами на Германа.
– Миша, где здесь умывальник? – спросил тот Артюхова.
– Направо, в конце коридора.
Никольский, продолжая демонстрировать запоздалую понятливость, без слов вскочил и бросился вон из помещения. Стоило особисту исчезнуть, как Артюхов подступил к Герману и горячо зашептал, дыша в лицо перегаром и луковой отрыжкой:
– Я ведь не дурак, Гера, и сразу смекнул, что вы собираетесь идти за «когтями». Не представляю, на кой это нужно сейчас, когда там хозяйничают немцы, но намерение вижу отчётливо… Гера, умоляю, ради нашей многолетней дружбы, возьми меня с собой! Я знаю, ты можешь решить этот вопрос положительно – вон как тебя этот молодой человек слушается!
– Немцы тоже ищут «когти», Миша, – также шёпотом сказал Герман. – Мы идём их остановить. Это смертельно опасное дело…
– Плевать на опасность, я две войны прошёл, – ощерился Артюхов. – Кстати, и с оружием обращаться не разучился.
– Да, уж, – Герман покосился на обломок сабли, валяющийся на полу, и добавил. – Обещать не стану, но посодействовать постараюсь.
В ответ Артюхов умоляюще сложил руки. Одарив приятеля ободряющим взглядом, Герман вышел в коридор и направился в туалет, из приоткрытой двери которого доносилось громкое фырканье.
Никольский стоял, низко наклонившись над раковиной, хлеставшая из крана вода охлаждала его горячую голову. Крыжановский подошёл и остановился рядом, всей своей массивной фигурой нависнув над подчинённым. Тот убрал голову из-под струи и затравлено, снизу вверх, взглянул на капитана.
– Ну, как – отпустило? – участливо поинтересовался Герман.
– Вроде бы! Но товарищ капи…Э-э, профессор, как же так вышло? – особист выпрямился, но взгляд его по-прежнему оставался затравленным. – Сколько раз я другим талдычил: «Болтун – находка для шпиона», а вот теперь сам выболтал секретную информацию гражданскому лицу. Что же теперь делать?
– Сделанного не воротишь, – мягко сказал Герман. – Но зато всё можно обернуть на пользу боевой задаче.
Взгляд Никольского из затравленного моментально превратился в искательный.
– Если мы привлечём товарища Артюхова в состав нашей группы и возьмём с собой на задание, то ваши неосторожные слова можно трактовать не как оплошность, а как инструктаж, произвести который вы были просто обязаны, – пояснил свою мысль Крыжановский
– А профессор разве согласится пойти с нами?
– Профессор уже обратился ко мне с такой просьбой, – усмехнулся Герман. – И знаете, как руководитель операции, я не нахожу возражений. А потому сейчас же попрошу санкции лично у наркома. Там, внизу, в будке вахтёра вроде есть телефон…
– Да-да, есть, – обрадовано воскликнул Никольский. Устремившись вслед за широко шагающим Германом, он зачастил. – Вы знаете, что скажите… Там, на оккупированной территории, нам понадобится проводник… Обязательно понадобится! Фитисов и его разведчики – бестии, конечно, прожжённые, но местности они досконально не знают. А к местным жителям если обратимся, то неизвестно еще, на кого напоремся – вдруг окажется недобитым «красновцем»[72], из тех, что гитлеровцев хлебом-солью встречали? Он и приведёт нас не в Саркел, а прямиком в фельджандармерию.
– Фитисов – это кто? Командир разведгруппы? – спросил Герман.
– Так точно, товарищ профессор! Тот ещё типус, композитор хренов, – жёлчно процедил особист. Он хотел дать отсутствующему Фитисову более развёрнутую характеристику, но вынужденно умолк, потому что стоило им с Крыжановским начать спускаться по лестнице, как путь им преградили самым недвусмысленным образом.
На промежуточной лестничной площадке стояла баба Тоша. Легендарная уборщица оказалась обладательницей нешуточных форм, а швабра, которую она сжимала в своих пролетарских руках, отчего-то вызвала у Германа ассоциацию с палицей Ильи Муромца.