Кока-гола компани
Шрифт:
Дома Мома-Айша успевает сварить кофе до того, как просыпается Лониль. Семь часов тому назад наступила суббота, поэтому она усаживает его перед телевизором. Она так делает и в те дни, которые оказываются не субботами. Каско и Лониль сидят и смотрят одну и ту же программу в разных частях города, соответственно без звука и со звуком. «Буратино» сработал в такси по пути домой, поэтому она идет в спальню и ложится рядом с Симпелем в двуспальную кровать. Симпель с трудом просыпается.
— Привет, Мома-Айша, милая… как все было..? Симпель краем глаза взглядывает на жену. — Выглядишь что-то расслабленной для целого пакета снега..?
— ГХБ… говорит Мома-Айша.
— А, вот оно что… бормочет Симпель и закрывает глаза. — А где взяли-то..?
— У
— М… Симпель возвращается в страну снов.
— …Ииии… кайф словили… эйфорию..?
Мома-Айша морщит нос и прихлебывает кофе. Под голову она положила несколько подушек и поставила на грудь чашку с кофе.
— Нну даа… Да не… Поймали кайф, мы все, и мнооога танцевааали. Я тракала Каско, а Типтоп тракал девшонак. Но получилас не сафсем так, ну, как бы не сафсем сафсем, ну, понимаешь, так вот как в трансе и ва сне. Нужна думать я в следующий раз кушать другие вещи тоже, не толька снег — ведь смысл-то ф том что как бы отрываешься в таких чууудных чууфствах, да, и ф щаастье, а я-то фсе время знала, где я, фсе время могла показать — вот граница и вот граница, а так быть не должно, Симпель, точна. Никаких границ не должно быть.
— Ммм…
Мома-Айша задремывает, но снова просыпается.
— Симпель, а Симпель? А што с радителское собрание?
— …
— Симпель!
— Ммм… а?.. родительское собрание… а…. я все устроил… Каско с нами пойдет…
— Каскоо..?
— Угуммм…
— А разве не Каско был в том фильме в прошлом году?
— Ну… ну да, ну да, ну да… но… да успокойся ты, Мома-Айша… я беру это на себя… никто Каско не узнает… с бородой деда Мороза и всякими прибамбасами…
— Да ладно, Симпель, солнышка… это твоя забота. Я в дюш.
Мома-Айша стягивает с себя узюсенькие брюки и идет в душ, где стоит необозримое число пустых флаконов от шампуня. В гостиной Лониль пытался пририсовать очки героям мультиков, бегающим по экрану телевизора, столько раз, что экран скоро станет черным целиком. Вчера после рабочего совещания Симпель взял Лониля с собой к Нафунилю, у Нафуниля всегда на готове ингредиенты для карпаччо, и пока Симпель с Нафунилем на кухне нарезали мясо тоненькими ломтиками, Лониль нарисовал черным фломастером очки новорожденному ребенку Нафуниля, и когда Нафуниль это увидел, он так громко смеялся, как Лониль никогда не слышал чтобы кто-нибудь когда-нибудь смеялся, и здесь, в гостиной Симпеля и Мома-Айши, Лониль в своей голове слышит смех Нафуниля и пытается пририсовать очки судорожно бегающим по экрану фигуркам. Он сидит на краешке журнального столика, который он придвинул к секции, где стоит телек. На его маленьких бедрах под шоколадной кожей бугрятся мускулы. Он не слышит, как неравномерно плещется вода, стекая в душе по маме Мома-Айше; он поглощен мыслью о том, как бы нацепить на собачку по кличке Рой фломастерные очки. «СТОЙ, НЕ ШЕВЕЛИСЬ, СТОЙ, НЕ ШЕВЕЛИСЬ», повторяет он про себя. Симпель снова заснул и видит сон, как они с Типтопом стягивают бесконечно длинную тогу с тела древнеримского бога, разрывают ее посередине и заворачиваются каждый в свою половину, так что становятся похожими на кончики огромной ватной палочки. У Мома-Айши в душе кровь пошла носом, но она не замечает. Она вытирается и выходит в гостиную. «ЭХ ТЫ, ЛОНИИИЛЬ…», говорит она, увидев черный экран, хотя она прекрасно знает, что смыть фломастер со стекла проще простого, в том смысле, что маленькую акцию Лониля этим утром не сравнить с тем, как он, например, обошелся с пластиковыми обоями на стенах. Лониль не реагирует на обращение Мома-Айши. Она выплескивает остатки остывшего кофе в раковину и наливает себе еще. Потом она снова бредет к Симпелю, лежащему на спине в позе, в которой должно было бы технически невозможно не храпеть; а он таки не храпит. Она голой ложится к нему под бочок, что не имеет никакого продолжения, поскольку а) он, когда ему наконец удается заснуть, спит как убитый, б) стал импотентом, присутствуя при родах
Времени не больше половины одиннадцатого, когда в дверь стучится Типтоп. Лониль открывает, и Типтопу приходится кинуться в сторону, чтобы в грудь ему не попал пластиковый стаканчик, который негритенок кидает в него, как только приотворяется дверь. Глаза у Типтопа такие дикие от кокаина, что Лониль взглядывает на него аж дважды, прежде чем бежать назад к фломастерам и экрану телевизора. Типтоп суетливо спрашивает, дома ли Симпель и Мома-Айша, но об ответе он может только мечтать; расхрабрившись от принятого, он решительно проходит через гостиную и стучится в дверь спальни — отвечает ему Мома-Айша — и она не особенно рада видеть в приоткрывшейся двери лицо Типтопа. Она вскакивает с постели и выпихивает Типтопа в гостиную.
— Ти што, дурак, Типтоп… Симпель озвереет, если его разбуждают не Лониль и не я, а другие люди. Ти што тута делать?
Типтоп, все еще в кураже — кое-какие усилия нужно приложить, чтобы напугать взрослого мужика, в крови которого булькает 790 миллиграммов кокаина — оглядывает нагое тело Мома-Айши с головы до ног.
— Уйуйуй, нууубия! Смотри-ка. А у нубийской мамочки нет желания чуть-чуть потанцевать племенные танцы на кухоньке..?
Он шлепает ее пару раз по попе. Лониль фломастером по экрану производит скребущие звуки.
— Не мели чепухи, Тииптоп… чего ты… чего тибе нада… мы спим…
— А вот послууушай, Мома-Айша малышка, душка-мушка, у тех дамочек-то в гнездышке не только снежочек был, ноооо… ещееее… (Типтоп изображает фокусника, роясь в кармане куртки)… ДУРЬ!
— Ойой, говорит Мома-Айша и смотрит на кусочек серебряной фольги в пальцах Типтопа.
— Нут-ка, смотрите-ка, даа… мы теперь вдруг стали и не против, не артачимся так… нет нет… интерееесно… А вот что ты, госпожа Эйфория, на это скажешь? Nuba-woman like this? Yes? Такая вот нубийская женщина? Да? (Стараясь соблазнить, Типтоп улыбается настоенной на снеге улыбкой.)
— …Дааааокей, ладно. Но я шюточку толька буду, сафсем шюточку… вот штобы только поспааать…
— Оооокеееййй… Your choice. Как скажешь. Типтоп ухватывает ее за ягодицу, потряхивает. — В гостиной? На кухне? В сортире?
— На кукне. Мома-Айша идет в ванную и достает карманное зеркальце. На кухне Типтоп выложил распакованный порошок на кухонный стол и вытащил кредитную карточку.
— Только шмыгнем, говорит он.
— Да ладно, ладно, говорит Мома-Айша и дает ему зеркальце.
Типтоп прокладывает четыре линейки и кивает Мома-Айше. Пошевелив своими негритянскими губами, она говорит:
— Мине памееенше…
— Бу сде… Помеееньше нашей Нууубе… и побоольше старому доброму Типтопу… так, посмооотрим. Типтоп аккуратненько сгребает коричневый порошок. Мома-Айша посматривает то на героин, то на его мальчишеский, аккуратно постриженный затылок, склонившийся над требующей большой точности работой. В ожидании она кладет на него черную руку. Она слегка барабанит по нему ногтями, которые от кончиков пальцев выступают по меньшей мере на сантиметр. По коже головы у Типтопа бегут мурашки.
— А подайте мне Г… и подайте мне Е… и подайте мне Р… и подайте мне О…, Типтоп лукаво улыбается, двигая зеркальце ближе к другому кухонному стулу, и Мома-Айша садится голой попой на пластиковую обивку. Типтоп краем глаза наблюдает, как попа меняет форму, прижимаясь к подушке стула. «Черный водяной мяч», думает он, пока Мома-Айша зашмыгивает две коротеньких линейки носом.
— Спасибо, спасибо, говорит Типтоп, давая понять, что ему бы очень хотелось заполучить зеркальце назад. Он оттопыривается остальным. — Хотя я с большим удовольствием с тобой бы посношался, теперь, к сожалению, слишком поздно, говорит он с напускной серьезностью. — Мама не велит, к сожалению.