Кокаиновые короли
Шрифт:
В ноябре Майка Виджила предупредили, что контрабандисты оценили его голову в немалую сумму. Медельинские агенты Виджила обнаружили, что он под колпаком: за ним наблюдают ежедневно и ежечасно. Виджил позвонил в Боготу и побеседовал с Джорджем Фрэнгалли, который сменил Джонни Фелпса в должности главного резидента УБН в Колумбии. Фрэнгалли доложил обо всем Тамзу, и еще до Рождества медельинское бюро УБН было закрыто.
В то же самое время Тамз в Боготе тоже усилил бдительность. После взрыва у посольства он оставил в штате только бездетные пары и одиноких. 26 ноября возле посольства США взорвался маленький белый «фиат», по всему проспекту вышибло стекла, а два квартала пострадали весьма
В начале декабря служба безопасности при посольстве сообщила Тамзу, что, судя по всему, один из его телохранителей–колумбийцев подкуплен и готовится убить Тамза. Государственный департамент поспешил отозвать Тамза из Колумбии. И 26 декабря Тамз с семьей вылетел домой, якобы в отпуск. После его отъезда сотрудники службы безопасности проверили весь штат посольства на детекторе лжи. Один человек — как раз тот, которого подозревали, — отказался от тестирования, уволился и снял со своего счета в банке крупную сумму.
В Штатах Тамзу сначала объявили, что в Колумбию он вернется, но без жены и детей. А еще через несколько дней в госдепартаменте решили, что его миссия в Колумбии окончена.
С середины 1981 до начала 1985 года четыре человека неутомимо преследовали Медельинский картель. Их успехи впечатляли, но ожидаемых результатов не приносили. И это было очевидно. Картельщики понесли немалые потери, но все же — завершили этот раунд вничью: убили Лару Бонилью, продержались на ринге дольше Джонни Фелпса, выставили из страны Льюиса Тамза.
Оставался только Хайме Рамирес.
17 СУД
К осени 1984 года Медельинский картель отчасти вернул себе былую власть и могущество. Пабло Эскобар и Гонсало Родригес Гача спокойно занимались восстановлением сети производителей и сбытчиков. Карлос Ледер, который прежде имел дурацкую привычку болтать лишнее и пытался тягаться с картелем в качестве поставщика, сослал себя в льянос и сидел там тише воды ниже травы. Но Эскобар и Родригес Гача все же приставили его к делу: надзирать за растущим производством кокаина в джунглях. Ледер был также посредником между картелем и «Движением 19 апреля» («М-19») — левацкой партизанской группой, которую наркодельцы нанимали порой для выполнения отдельных заданий. Партизаны служили любому, кто щедро оплачивал наемных убийц. Что же до Хорхе Очоа, то с мая месяца о нем не было ни слуху ни духу. Очоа словно испарился, как только никарагуанское дело получило широкую огласку.
На самом деле приблизительно в июле или в начале августа Очоа эмигрировал в Испанию. И объявился в Мадриде под именем Мойсес Морено Миранда. Путешествовал он с женой и производил исключительно респектабельное впечатление.
Вскоре после приезда супруга Очоа начала вносить в местные банки крупные долларовые вклады. В одном из самых фешенебельных предместий Мадрида Очоа купил дом площадью в 750 квадратных метров с бассейном, теннисными кортами, складом и дискотекой. В гараже стояли четыре «мерседеса». Своего пятилетнего сына Очоа записал в американскую школу с обучением на двух языках.
В конце августа к Особому прокурору Испании по предотвращению и искоренению наркобизнеса по тайным каналам поступили сведения, что Морено Миранда не тот, за кого себя выдает. Провели расследование и вскоре поняли, что Морено Миранда — контрабандист, который хочет обосноваться в Испании. К 25 сентября полиция выяснила его настоящее имя и подслушала пять телефонных разговоров: Очоа звонил в Колумбию, Лондон, Панаму и Бельгию.
Полиция сообщила об этом резиденту УБН в Мадриде, а он телеграфировал в Вашингтон. Министерство
Испанские полицейские следили за Очоа несколько месяцев. Размах его деятельности был пугающе велик. В ноябре стало известно, что Очоа собирается купить более четырех тысяч гектаров угодий на юге Испании. Полиция опасалась, что он использует это ранчо для превращения Испании в международный центр по распространению кокаина.
15 ноября 1984 года испанская полиция арестовала Очоа с женой и заморозила все их банковские счета. Агенты УБН проследили, чтобы сына Очоа забрали из американской школы.
Для администрации Рейгана арест Хорхе Очоа казался подарком судьбы. Не прошло и четырех месяцев с тех пор, как правительство США назвало Очоа и других членов Медельинского картеля преступными партнерами сандинистского правительства Никарагуа. Теперь представлялась отличная возможность заполучить Очоа в Соединенные Штаты для суда.
Испанцы с готовностью пошли им навстречу. Пускай они никогда не сталкивались с международным наркобизнесом, но они устали от всякого рода терроризма и идеологического экстремизма, и связи Очоа с марксистским правительством Никарагуа имели в их глазах понятную политическую окраску. Соединенные Штаты обрисовали испанцам и связь Очоа с Транкиландией, которая охранялась партизанами «М-19». Все это — кокаин, терроризм, марксизм — связывалось для испанцев воедино, в тройной кошмар свободного мира.
В Испании объявили, что Очоа задержан согласно специальным законам по борьбе с террористами; это влекло за собой пересмотр предъявленных обвинений.
Вскоре после ареста и заключения Очоа в тюрьму в Мадриде Соединенные Штаты официально запросили о его выдаче по обвинению в никарагуанском деле. А несколько дней спустя Колумбия попросила выдать Очоа ей — по обвинению в подлоге документа, а именно лицензии на ввоз 128 испанских быков в Картахену в 1981 году. То есть Очоа опять обвиняли в контрабанде. Борьба продолжалась.
Поначалу больше шансов получить Очоа было у США. Контрабанда наркотиков посерьезнее, чем контрабанда быков. Да и требование о выдаче Очоа США представили раньше Колумбии. Испанское правительство отдавало явное предпочтение США.
Защитникам Очоа предстояло либо свести эти преимущества на нет, либо обойти противника как–то иначе. Не прошло и полгода, как Колумбия вторично потребовала выдачи Очоа. На этот раз запрос пришел из Медельина: «земляки» пожелали осудить его все за ту же никарагуанскую операцию, на основании которой на Очоа уже завели уголовное дело в Майами. На самом деле произошло следующее: закадычный дружок Хорхе Очоа нашел в Майами доступ к судебным протоколам, снял фотокопию с никарагуанского обвинения и отправил в медельинский окружной суд. В результате на одной чаше весов оказался один американский, а на другой — два колумбийских запроса. Очоа обвиняла родина, причем одно из обвинений полностью совпадало с майамским! Кроме того, государственные обвинители серьезно просчитались, свалив в одну кучу терроризм, коммунизм и наркотики. И защита не преминула этим воспользоваться. Многие испанцы считали свою, испанскую, полицию и уж тем более рейгановское УБН ярыми антикоммунистами, которые припишут сандинистам что угодно, даже в наркобизнесе уличат — лишь бы дискредитировать. И адвокаты Очоа быстро поняли, что политическими симпатиями присяжных можно воспользоваться. Они осудили Рейгана за развязывание грязной войны против Никарагуа и изобразили своего подзащитного пешкой в бесчестной политической игре.