Коктейль под названием «муж»
Шрифт:
– Что выплыло? Аля, ты в своем уме? Я и этот заморыш?! Да мы просто вместе пили. А потом я пошла домой! Мне надо было хоть с кем-то провести вечер.
– Если бы тебе надо было просто с кем-то напиться, ты бы позвала нас с Риткой, – резонно опровергла ее логические умозаключения Шульгина. – Мне-то можешь не врать.
– Мне нужен был мужчина!
– Значит, Людик все же мужчина? – восторженно взвизгнула Алина.
– Понятия не имею. Но то, что он жмот, это точно. Я пила на свои.
– Кстати, а почему тебе нужен был мужчина?
– Потому что мой муж мне
– Кажется или точно? – испуганно переспросила Алина. – Может быть, только кажется?
И тут Маша, забыв, что изначально хотела пожаловаться без подробностей, вывалила детальное описание событий последних двух дней, сдобрив его собственными смачными и нелицеприятными комментариями.
– Твой рассказ слишком субъективен, – помотала головой подруга. – Наверняка в исполнении второй стороны он звучал бы иначе. Так всегда бывает. Чтобы найти истину, надо поставить себя на место оппонента.
– Когда я найду истину, я сниму с нее скальп, – мрачно пообещала Маша. – Алька, что мне делать? Мне двадцать три года, у меня ребенок, испорченная фигура и комплекс неполноценности. Мне предпочли другую! И самое ужасное, что я не понимаю, кого именно и чем она лучше? Ты не представляешь, какой это кошмар – абсолютное неведение. Он не хочет со мной разговаривать, не желает объясняться и не предлагает никакого выхода. Как будто все, что сейчас происходит, – это в порядке вещей! И ничего не надо делать! Я так не могу! Не могу!
– Не ори! – испуганно шикнула Алина. – На, водички попей.
– Не хочу водички! – грохнула кулаком по столу Маша. – Я поняла: мне нужно срочно выяснить, кто она такая! И почему – она, а не я! Как думаешь, может, мне нанять детектива?
Тут Маша осеклась и словно сдулась.
– Что? – испугалась Аля. – Ты знаешь, кто это?
Обреченно мотнув головой, Маша побрела к себе.
Невероятно, но мама выкрикивала все то же самое и точно так же истерично, глупо и бессмысленно. Как это жалко и недостойно, как унизительно! Уму непостижимо, но все вернулось бумерангом, от всей души треснув по самолюбию. Бумеранг судьбы угодил в хрупкое семейное счастье, которое оказалось никакой не крепостью, не каменной стеной, а беззащитной витриной. Она осыпалась дождем осколков, больно раня и оставляя на сердце шрамы, которые не залечить ничем и никогда. Память живет дольше, чем нам хотелось бы. Она тащится следом за нами оборванной грязной старухой, чтобы непременно появиться в самой гуще бала и распугать гостей. Прошлое нельзя забыть, нельзя вычеркнуть, его можно только спрятать от самих себя, но будьте уверены: в самый неожиданный момент вы на него наткнетесь.
Перед мамой было неловко, ее было жалко, но так хотелось, чтобы она решала свои проблемы сама, на своей территории, не срывая зло на Алексее и не вовлекая его и Машу в разборки с отцом. Детектив, колдунья – как дико было все это слушать. И разве можно было предположить тогда, что пройдет совсем немного времени, и Маша слово в слово повторит то, над чем раздраженно посмеивалась.
Неужели женщина, потеряв мужа и веру в сильную половину человечества, вместе с этим джентльменским
Логика меняется с проворством хамелеона, умудряясь обосновать не только для хозяйки, но и для окружающих, самые нелепые поступки. Да еще как обосновать! Диогену и не снилось.
Здравый ум толкает на совершенно нецелесообразные и нерациональные, с точки зрения остального человечества, действия.
А трезвая память норовит утопиться в коньяке или липких ликерах, чтобы дать хозяйке возможность начать жизнь с чистого листа. Но процесс не идет, заставляя измученную женщину обреченно размышлять над тем, из чего же все-таки сделана память, если она не тонет.
Глава 21
Шеф задерживался, поэтому можно было спокойно посидеть и подумать в тишине. Думать не получалось. Вместо конструктивных мыслей, на которые пыталась настроиться Маша, вязким комом разбухала жалость. Она заполняла все пространство и мешала сосредоточиться. Она, словно кривое зеркало, выдавала гипертрофированный портрет безнадежно одинокой конопатой простушки с младенцем и без шансов на успех. Талия испорчена, живот уже не такой плоский, как раньше, грудь непропорционально большая, волосы тусклые и жидкие… В общем, этакая кикимора в депрессии.
Не выдержав самобичевания, Маша подбежала к шкафу, где висело обычное зеркало. Настроение было соответствующим моменту, поэтому бесстрастная стекляшка продемонстрировала тот же самый портрет, который только что нарисовала жалость.
– Перекраситься, что ли? – нервно спросила Маша у своего унылого отражения.
– Ни в коем случае! – Сокольский ворвался в приемную, на ходу стягивая куртку. – Мне кто-нибудь звонил?
– Нет, – мрачно буркнула Маша. Ей было неловко, что шеф застукал ее вертящейся перед зеркалом.
– Начинаем новую жизнь? – подмигнул Сокольский. – Оно тебе надо?
– Надо.
– Ладно, не лезу. Но перекрашиваться категорически не советую. Такой цвет волос – подарок природы. Да и все остальное тоже. Кстати, я не знал, что ты у нас… ммм… без предрассудков. Мы могли бы поужинать сегодня и обсудить… рабочие вопросы.
– Я с начальством не сплю, – отрезала Маша, захлопнув шкаф.
– Да я, собственно, и не предлагал так сразу, – хохотнул шеф, правда, по тону угадывалось, что он слегка уязвлен прямолинейностью подчиненной. – А что, Бартемьев и правда половой гигант? Я просто из любопытства спрашиваю.
– Кто? А, видимо, ваш сплетник Людвиг… Чтобы удовлетворить свое любопытство, предлагаю пригласить на ужин его, а не меня. Там все и выясните, – окончательно обозлилась Маша.
– Ясно. Раз у тебя с утра такое настроение – Бартемьев не гигант. Но ты не расстраивайся. Есть же и другие мужчины.
– Да что вы говорите? – ядовито прокомментировала Маша. – Тогда я спокойна. В жизни появился смысл.
Сокольский взглянул на нее с состраданием, но промолчал.
На столе затрезвонил телефон, деловито жужжал факс, выплевывая бумагу. День пошел своим чередом.