Кольца анаконды
Шрифт:
– Это несущественно. Они под замком?
– Так точно, сэр. А у дверей круглосуточно несут вахту часовые.
– Позаботьтесь, чтобы так было и дальше. – С этими словами капитан направился в собственную каюту, чтобы подождать федеральных исполнителей.
Новоприбывшие, оба рослые и крепко сложенные, с громким топотом вошли в каюту. В тепле каюты снег, облепивший их тяжелые шинели, начал понемногу таять.
– У вас имеются новые приказы для меня?
Старший из исполнителей передал ему кожаный бювар. Вынув бумаги, Уилкс пробежал их глазами.
– Вам известно содержание приказов?
– Да, капитан. Мы должны остаться на борту и не
– Бункеры почти полны. Выходим тотчас же.
Как только судно вышло из гавани, шторм обрушился на него в полную силу. Волны перехлестывали через палубу, в шпигатах бурлила вода. «Сан-Хасинто» так швыряло и мотало, что винт то и дело оказывался на воздухе, когда волны прокатывались под кормой. Та ночь далась нелегко даже бывалым морякам, а уж для сухопутных жителей обратилась в сущую пытку. Морская болезнь довела всех четверых заключенных до полнейшего изнеможения, как и федеральных исполнителей. Слайделл громко стенал, молясь о том, чтобы судно либо прибыло в спокойную гавань, либо затонуло – что угодно, только бы избавиться от мучений.
Лишь на второй день после полудня потрепанный штормом «Сан-Хасинто» вошел в более тихие воды Бостонской гавани и пришвартовался к причалу форта Уоррен. Отделение вооруженных солдат увело измученных пленников прочь, а федеральные исполнители на заплетающихся ногах побрели следом. Лейтенант Фэрфакс проследил за выгрузкой их багажа и припасов, взятых с «Трента». Форт Уоррен, своими стенами опоясывающий весь крохотный островок, – тюрьма весьма надежная. Вернувшись на корабль, Фэрфакс принес капитану в каюту свежие газеты.
– Сэр, вся страна ликует. Вас приветствуют как спасителя нации.
Уилкс ничем не выказал, что новость эта доставила ему удовольствие. Он всего лишь исполнял свой долг, как сам его понимал, хотя кое-кто из флотского начальства может воспринимать это дело несколько иначе. Но успех окупает все. Капитан едва не улыбнулся, услышав добрые новости. В свете народного ликования командованию будет трудновато порицать его действия. Он прочел заголовки, испытывая угрюмое удовлетворение.
– Очевидно, лейтенант Фэрфакс, в этой стране наших пленников не так уж и любят. Поглядите-ка, Мейсона называют мошенником, трусом и задирой… ну и ну! И даже более того – помпезным снобом, а также тщеславным пустозвоном и предателем.
Фэрфакс тоже читал газеты.
– В «Глоуб» точно так же обходятся со Слайделлом. Его рисуют бездушным, хитрым, себялюбивым, кровожадным и развращенным.
– А мы-то думали, что захватили всего лишь парочку политических ренегатов. Любопытно, английские газеты смотрят на эту проблему с той же точки зрения?
– Весьма в этом сомневаюсь, капитан.
В ожидании, пока Кабинет соберется, лорд Пальмерстон читал лондонские газеты, угрюмо кивая в знак согласия с напыщенными гневными разглагольствованиями.
– Поддерживаю каждое слово, джентльмены, буквально каждое, – он помахал над столом пачкой газет. – Страна за нас, публика просто вне себя. Мы должны действовать быстро, иначе этим мятежным колонистам вздумается, будто их наглость останется незамеченной. Итак, все ли из вас получили возможность ознакомиться с документами с «Трента»?
– Я изучил их весьма внимательно, – сообщил Уильям Гладстон. – Помимо, разумеется, писем, адресованных
– Они будут отосланы адресатам, – кивнул Пальмерстон.
– Что же до предписаний верфям и прочих документов, они вполне подтверждают полную легитимность обоих послов. Не знаю, как отреагирует Франция, но лично я поражен действиями янки, отважившихся пойти наперехват посреди моря.
– Вполне разделяю ваши чувства, – поддержал Пальмерстон.
– Итак, что вы порекомендуете, милорд? – осведомился Рассел.
– По тщательном размышлении и учитывая общественное мнение, я полагаю, что следует прибегнуть к самым решительным мерам. Передо мной лежит набросок ноты, – Пальмерстон постучал по листку, лежащему на столе. – Поначалу я считал, что было бы довольно отправить протест по обычным дипломатическим каналам, потому-то и созвал вас вместе. Однако с той поры я проникся убеждением, что всеобщее волеизъявление нельзя оставить без внимания. Мы должны от лица всей страны высказать янки справедливое негодование. Я подготовил эпистолу американскому правительству, прибегнув к самым сильным выражениям. Я отдал распоряжение, чтобы в Саутгемптоне стоял под парами почтовый пароход, дожидаясь прибытия этого послания. Королева увидит его сегодня же и, несомненно, согласится с каждым словом. Как только ее одобрение будет получено – депеша тотчас же отправится в путь.
– Сэр!
– Да, мистер Гладстон? – улыбнулся Пальмерстон. На канцлера казначейства Уильяма Гладстона всегда можно было опереться в годину испытаний.
– Я с радостью извещаю вас, что нынче вечером мы с женой обедаем в обществе королевы и принца Альберта. Пожалуй, я мог бы подать депешу ей на рассмотрение, сделав особый акцент на единодушии правительства в данном вопросе.
– Великолепно! – Пальмерстон испытал немалое облегчение и готов был чуть ли не хлопнуть Гладстона по спине, радуясь, что удалось избежать встречи с королевой. – Мы все в долгу перед вами за то, что вы берете эту обязанность на себя. Меморандум в полном вашем распоряжении.
Хотя собрание Кабинета министров Гладстон покинул в наилучшем настроении, горя желанием помочь своей партии и послужить родной стране, он порядком подрастерял свой энтузиазм, ознакомившись с документом, который так охотно вызвался представлять. Позже вечером, когда колеса кареты уже затарахтели по булыжной мостовой перед въездом в Букингемский дворец, жена с беспокойством заметила, как сурово сжаты его губы.
– Что-нибудь стряслось, Уильям? Я не видела тебя таким мрачным с тех пор, когда мы были в этом ужасном Неапольском королевстве.
– Должен просить у тебя прощения. Я крайне сожалею, что не смог оставить свои беды в стороне. – Он ласково пожал руку жены, затянутую в перчатку. – Как и в Неаполе, меня весьма тревожат дела государственной важности. Но давай не позволим им портить нынешний вечер. Я ведь знаю, с каким нетерпением ты ждала этого обеда в обществе Ее Величества.
– Ты прав, – голос ее чуточку надломился. Поколебавшись, она спросила: – Искренне надеюсь, что королева вполне здорова? Поговаривают – конечно, я не верю – о ее… ну, состоянии рассудка. В конце концов, она ведь внучка Георга Безумного. [2]
2
То есть короля Георга III, в 1811 году признанного душевнобольным.