Кольца Всевластия
Шрифт:
Они продолжили свой путь.
С каждым шагом тропа становилась круче. Лес, росший по обе стороны тропинки и из лиственного постепенно превратившийся в хвойный, стал редеть. Папоротник уступил место коричневатому вереску, пустому и давно отцветшему. Вместо елей и пихт изредка попадались кривые сосны, в кронах которых гудел ветер.
Внезапно – это было на третий час после восхода солнца – Фабиан остановился. Ким, шедший сразу за ним, чуть было не налетел на него.
– Что случилось? – спросил было он, однако в этот же момент понял все
– И что теперь делать? – спросил он.
Фабиан достал карту. Затем он взглянул в южном направлении.
– Где-то здесь должен начинаться подъем, ведущий к Горному Проходу, – с уверенностью заявил он.
– Мне кажется, я вижу нечто напоминающее дорогу, – сказал Гилфалас. – Взгляните, вот и придорожный камень. – Остальные посмотрели в указанном направлении, но ничего не сумели разглядеть.
– Где? – спросил Фабиан.
– Левее, – сказал Гилфалас и указал на каменную глыбу, как будто случайно лежавшую на склоне. – Там есть даже какая-то надпись.
– У нашего друга зрение лучше, чем у орла, – прогудел Бурин и вместе с Фабианом зашагал к камню.
При ближайшем рассмотрении оказалось, что камень некогда при помощи топора и зубила был превращен в плиту с тупым конусом наверху. На нем ещё можно было различить какие-то странные знаки.
– Иероглифы, – сказал Гилфалас. – Несомненно, это гномье письмо.
Бурин наклонился, чтобы попытаться разобрать их.
– Здесь написано – двенадцать миль, мой близорукий друг, – произнес Фабиан и ухмыльнулся.
– Это-то и мне понятно. Но я пробую разобрать, что выбито чуть выше. Хотя сейчас это уже невозможно сделать.
Ким присел на корточки и рукой протер заросшую лишайником табличку. В этот миг солнечный луч косо скользнул по наклонной поверхности, так что стали видны резкие контуры знаков.
– Дорак Ангримур, – прочел он, – Врата Мира.
– Что это значит? – спросил Гилфалас.
– Такие камни устанавливались на торговых путях, – несколько поспешно ответил Бурин.
Пока Фабиан и остальные исследовали придорожный камень, Ким отошел в сторону. Эльдерланд был виден отсюда как на ладони. В это мгновение Ким почувствовал у себя на плече чью-то руку.
– Господин Кимберон, нет смысла смотреть туда. Вам будет от этого тяжело на душе, как и нашему Гврги, – произнесла Марина и указала на стоящего в стороне болотника, взгляд которого также был устремлен в долину.
– Я не могу иначе, – возразил Ким. – Я не могу не думать о том, что сейчас происходит в Альдсвике и Цвикеле…
– Оставьте подобные мысли и посмотрите лучше на горы, господин Кимберон. С тех пор как мы вышли из леса, я не могу наглядеться. Взгляните, и сами все поймете…
Ким хотел было возразить, но вдруг все в нем замерло. Он никогда не видел Серповых Гор так близко.
Очертания их были столь резкими, будто кто-то вырезал их ножом. Острые гребни, покрытые ущельями склоны – все устремлялось ввысь, к небосводу, где в царственном величии, с коронами
– Прекрасно, не правда ли? – тихо сказала Марина и направилась к Гврги.
Ким не ответил. Как зачарованный смотрел он на эти штурмующие небо вершины. Он спрашивал себя, почему прежде не замечал эту дикую красоту. Ким ощутил себя крохотным и незначительным на фоне этой чудовищной роскоши, а его собственные заботы показались ему мелкими и ничтожными.
С начала времен взирали горы на мир, копошащийся у их подножий. Время отразилось на них, однако не смогло их обрушить. Они были монументом вечности, неподвластным тому, что ничтожные создания у их ног считают исключительно важным.
Деревья и кустарники подобно мантии окутывали горы, но Ким заметил, что зеленый пояс на определенной высоте повсюду резко обрывается, как будто у растительного мира недостает сил подняться выше, туда, где камень обнажил свою первобытную красоту. Это так по-королевски: зеленый пояс – мантия, а снег – корона.
С восходящим потоком воздуха на головокружительную высоту поднялся орел, его крик прозвучал так далеко, что Киму показалось, что он доносится из другого мира. Ким закрыл глаза и представил, что вместе с орлом уносится все выше и выше…
– Ким, – резкий голос вернул его к действительности. – Нам нужно идти.
– Ты видел это, Бубу? – спросил фольк.
– Ты имеешь в виду нагромождение скал? – пробурчал Бурин. – Приходилось. Возможно, это и ускользнуло от твоего внимания, но мой народ обитает в горах.
– Ах, ну ты же понимаешь, что я имею в виду, – издал Ким полный восхищения вздох. – Это величие, это благородство, это… – Он запнулся. Он не мог найти подходящих слов и просто указал на горы.
– Похоже, что у фольков душа мечтателей. Я всегда полагал, что вы чересчур практичны и больше всего на свете любите порядок. А сейчас вынужден констатировать, что ваша кровь не менее горяча, чем у благородных людей с юга, тех, чей рассудок моментально тает, когда на него воздействуют красотой или любовью, или тем и другим одновременно. Впрочем, если быть честным, то у этих людей с юга не особенно-то и много того, что может таять… Но вот уж не чаял обнаружить подобное и у тебя, друг мой!
– Мастер ты настроение портить, – вздохнул Ким, однако не смог сдержать улыбки.
– Настроение у тебя все равно испортится от подъема. А теперь идем.
По всему было видно, что Гврги Марина врачевала тем же лекарством, что и Кима. Лицо болотника прояснилось.
– Вы выглядите так, как будто оба только что курили кальян, который распространен далеко на востоке Империи. Я имею в виду ваши блаженные улыбки, – прокомментировал Бурин.
– Бубу, ты старый злоречивый клеветник, – пожаловался Фабиан. – Пожалуй, тебе следует намылить разок-другой рот мылом, как это проделывают мамы со своими маленькими детьми, если те говорят неприличные слова.