Кольцевой разлом
Шрифт:
– Пора ехать, поздно уже.
Дикторша вздрогнула так сильно, что шофер в испуге отпрянул. Машин с террористами уже и след простыл. О случившемся напоминал только след торможения на асфальте, хорошо
– Больше не буду здесь ездить,- бормотал шофер.
– Здесь короче, конечно, но улица неосвещенная, машин мало, а кругом беспредел...
Дикторша лихорадочно вспоминала все происшедшее. В ее голове беспорядочно крутились обрывки сегодняшнего эфира, фразы из прочитанного текста, фигуры бандитов, шофер, катящийся по мостовой... Но чаще всего в сознании всплывало, заслоняя все остальное, жесткое лицо с холодными синими глазами. Этот человек не смотрел на нее как на женщину, позволил своим людям оскорбить ее и сам высказал ей свое неуважение. Дикторша уже давно исподволь привыкла к мысли о том, что для женщины главное то, как она выглядит, а не то, что она говорит и что делает. Ей казалось, будто впервые в жизни ей встретился мужчина, думающий иначе, и этот единственный встречный с отвращением отнесся к ее словам и поступкам. "Как же его зовут?- напрягла память дикторша.
– Ах да,
– Террорист, и этим все сказано!" Ей хотелось бросить ему в лицо грубые, жестокие, несправедливые слова, чтобы нарушить спокойствие этих холодных синих глаз. Машина остановилась у подъезда, но дикторша не спешила выходить. Шофер сидел молча, покашливал и не торопил ее. А она вдруг обнаружила, что самая мысль о предстоящем возвращении в тихий семейный уют вызывает у нее нечто вроде зубной боли. Сигарета обожгла ее пальцы. Она щелчком выбросила окурок в окошко и вдруг совершенно спокойно и трезво призналась себе в том, что больше всего на свете хотела бы еще раз увидеть человека по имени Виктор Корсаков.
Когда она открыла дверцу, шофер включил магнитофон. Стуча каблучками, она шла к подъезду, а вслед ей из открытых окон машины неслось:
Леокадия, птичка моя,
Ты пойми, как люблю тебя я,
Все равно неизбежно ты будешь моей,
Так скорей, умоляю, скорей!...