Кольцо фараона
Шрифт:
– И я все равно не могу понять, - спросила Ольга, - ты хвалишь или ругаешь свой народ?
– Я его не ругаю и не хвалю, - ответил я, - я стараюсь подходить к его оценке объективно. Это очень трудно даже нам, русским. А что говорить про иностранцев, которые во всем ищут отрицательные черты русских. У них вообще нет никакой объективности, поэтому русский человек, где только можно, должен отстаивать свое доброе имя, не гнушаясь даже приложиться кулаком к гнусной роже, потому что все равно будут говорить нехорошо. Если не приложиться, будут говорить с ненавистью, а если приложиться, то с уважением. Вот и выбирай. Запад сам ставит себя в такое положение, что нам так хочется врезать по западной морде, чтобы поняла, что если с русскими разговаривать по-хорошему, то у русского и в мыслях даже не появится
– А куда мы сейчас едем?
– спросила моя спутница.
– В Петроград, дело у меня там есть, - сказал я, подозвав к себе извозчика.
По улице бежал мальчишка-газетчик, размахивал номером газеты и кричал: Приказ номер один об отмене чинов и званий! Все стали гражданами! Покупайте газету "Правда" ! Чины, звания и титулы отменены! Свобода!
– Вот, посмотри на конец России, - указал я рукой вокруг, - сейчас все это будет рушиться и те, кто придут к власти уничтожат десятки миллионов людей, чтобы снова возвратиться к тому, с чего они начинали. Так нужно ли было все это делать? Вот тебе характеристика русских, Не прибавить и не убавить.
Глава 36
Порядок еще был и Николаевская железная дорога фунциклировала, как сказал один железнодорожный служащий четырнадцатого класса, неизвестно как оказавший в салоне первого класса. Вероятно, на волне свободы-с.
Так же за деньги накрывались столики в купе, и уже не было никакого запрета на открытое появление бутылок со спиртным на столах. Официант рекомендовал трехзвездочный армянский коньяк какого-то неизвестного производителя. Мне коньяк показался изрядным. Пробовал я коньяк и от Шустова, но он на меня почему-то не произвел никакого магического воздействия. Коньяк как коньяк. То же и с водками. Домашние водки были более чистыми, крепкими и настоянными на различных целебных травах и после посиделок или праздников люди не чувствовали никаких недомоганий на следующий день. Скажу еще, что и закуски были под стать подаваемым напиткам. И эти кулинарные тонкости опущу, потому что читатель сейчас почувствует легкое чувство голода и убежит на кухню, чтобы заглянуть, что там есть в холодильнике, а потом устроится на уютном угловом диванчике и начнет поглощать все, что попадется под руку, забыв о том, что он только что занимался чтением путевых записок.
Петроград был более революционным городом, чем степенная Москва, которая всегда свысока смотрела на все модные увлечения в Северной столице.
Где есть свободное место, там происходит митинг. Темы митингов самые разнообразные, часто к революции не имеющие никакого отношения. Собираются три человека и создают пять партий. Количество политических партий не поддается учету. Межпартийные дискуссии напоминают драки при огромном стечении народа. Всюду поминают немцев, организовавших свержение царя. Демократы открещиваются от обвинений. Откуда-то возник присяжный поверенный Керенский, который запутал все и вся и в этой путанице выбрал себе ключевые посты в правительстве. Все о чем-то кричали, но большинство людей плевали на все и продолжали жить так, как они к этому привыкли, с удивлением отмечая, что исчезают маленькие, но от этого не менее важные мелочи.
Я знал, куда я еду. Я даже знал, где и в какое время я должен был находиться. Петроград совершенно не изменился со времени моего первого появления там, в 1917 году, когда я в форме офицера французской авиации шел в военную миссию и встретил своего дядюшку в офицерской форме с погонами штабс-капитана.
Я уже подходил
Я подскочил к одному, ударил кулаком ему в висок, выхватил из его рук винтовку и ударил по голове другого солдата. Третий бросился наутек, но я его догнал и, держа винтовку как дубину, ударил его по спине. Он охнул и упал. Я взял его винтовку, вытащил затвор, разобрал его раскидал части по сторонам. Ударом о брусчатку сломал приклад и согнул штык. Тоже сделал со второй винтовкой. Та винтовка, которая была у меня в руках, уже не использовалась как дубина, а была оружием, заряженным пятью патронами калибра 7,62 мм образца 1908 года.
– Вставай, скотина, - скомандовал я лежащему передо мной солдату.
– Ну, иначе я пропорю штыком насквозь, как свинью. Снимай шинель!
Когда видишь кровь и смерть, то любой человек, отсиживающийся в тылу, кажется хуже врага, с которым тебе приходится сражаться. С тем ты встречаешься лицом к лицу, а этот бьет тебя со спины.
Точно так же я построил и двух других, заставив их снять шинели. Так и есть, запасные. Пороху не нюхали, чтобы не попасть на фронт, готовы поддержать кого угодно, даже немцам будут прислуживать, истребляя все русское. Сколько такой мрази было в полицаях и во власовских частях в период второго тевтонского нашествия на Россию? Когда сталкиваешься с такими людьми, то начинаешь думать, что прав был Сталин, когда чистил наше общество. Но такие люди обведут вокруг пальца любого Сталина, начнут писать доносы на всех, кто им мешает, и вроде бы нужные мероприятия превращаются в массовые репрессии. А уж когда даже хорошие люди почувствуют запах крови, особенно той, которая не оказывает никакого сопротивления, то тут героем станет любой. Против овец любой молодец. И эта сволочь, которая стоит сейчас передо мной, через некоторое время наденет кожаные тужурки ВЧК и с маузерами в руках пойдет экспроприировать экспроприаторов, занимаясь узаконенным грабежом и уничтожением российского генофонда.
– Двое, поднять офицера под руки и вести в направлении гостиницы "Бристоль" . Третий, взять шинели в руки и идти впереди!
– по-военному скомандовал я.
Офицером, которого избивали солдаты, был мой дядя. Ольга стерла с его лица кровь. Держалась она хорошо, потому что ей пришлось оказывать помощь раненным во время кратковременной войны между районами.
Дядя посмотрел на меня, улыбнулся и сказал:
– Ты смотри, как мы с тобой встретились по второму разу. Вероятно, мы с тобой что-то сделали не так. Разберемся, а это кто?
– кивнул он на Ольгу.
– Нам сейчас до гостиницы нужно добраться, - сказал я, - потом познакомитесь.
Глава 37
В гостинице я разобрал затвор и третьей винтовки и выкинул части. Переписал данные из солдатских книжек и предупредил, что если кто-то от них придет делать разборки, то им лучше сразу пойти в храм и поставить по себе заупокойные свечки.
– Из-под земли достану, - предупредил я.
– Нас же за винтовки расстреляют, - заныли солдаты.
– Вас не расстрелять, вас повесить нужно как немецких шпионов, - сказал я.
– Идите в то место, где вы напали на боевого офицера, позарившись на его ордена, и ищите запчасти от затворов, а приклады пусть вам плотник гвоздями сколачивают, - отпустил я солдат.
– Ну, ты и крут с ними, - сказал дядя.
– Во французской армии демократия, но такие действия командование бы пресекло в два счета, расстреляв этих бандитов перед строем для поднятия авторитета офицера и наведения дисциплины. Там не боятся и из пулеметов посечь целое подразделение, если оно вздумает проявить неповиновение, но это в первую мировую войну. А во вторую уже никто не захочет воевать за Францию, потому что и армия, и общество будут разложены паралитиками от демократии, - разразился я тирадой, находясь под впечатлением схватки с основной движущей силой большевистского переворота.