Кольцо Луизы
Шрифт:
— Я уважаю вашу точку зрения, хотя и считаюсь капиталистом. — На губах Клеменса мелькнула улыбка. — Не скрою, меня заинтересовала история вашего сына. Вернемся к ней. Вы обмолвились, что, поступив в высшее учебное заведение, Ганс— опять ссылаюсь на ваши слова— начал поддаваться вашей, скажем, контрпропаганде.
— Да, и я начал замечать, что он все реже и реже говорит о фюрере, — сказал Видеман. — Может быть, он уже во многом разочаровался… Может быть, подействовали слова Иоганна. Может быть, то и другое.
— Не могло ли быть так, — помолчав,
— Вы правы, вы правы! — живо откликнулся Шлюстер. — Теперь я припоминаю… В тог день, когда Ганс сказал мне об этом, он был очень мрачен.
— Он, что, вообще предрасположен к мрачности?
— Что вы! Веселый, шумный парень! — ответил за Шлюстера Видеман.
— Почему же он был так подавлен в тот день?
— Боюсь сказать, но, думаю, не обошлось без шантажа.
— То есть его вынудили, хотите вы сказать?
— Ведь он нацист, — с надрывом вырвалось у Шлюстера.
— Значит, ему просто как члену партии наци приказали пойти в абвер?
— Так оно, должно быть, и случилось.
— Зачем же вам проклинать его?
Шлюстер пожевал губами.
— Поймите, мне так больно, что он у них, там…
— Очевидно, вам было бы куда больнее, если бы Ганс пошел туда добровольно,
— Уйти из партии он, конечно, не мог. Ты понимаешь это, Иоганн, — как бы про себя рассуждал Видеман. — Это грозило большими неприятностями ему и тебе.
— Еще бы! У тебя, мой друг, остается одно утешены , что Ганс, снова повторяю твои слова, лишь формально член партии фюрера.
— О, господи! Хорошенькое утешение!
— Но ведь и это утешение, неправда ли? Будем надеяться на лучшее…
Шлюстер не дал Клеменсу договорить:
— …оно может быть только в одном: Ганс должен до конца понять всю мерзость этой зловонной партии и послужить народу. Напророчил же мне Тельман, что когда-нибудь я послужу народу и его друзьям. Пока это пророчество повисло в воздухе.
— А вам, вижу, не терпится послужить народу и его друзьям?
— Если бы я знал как.
— Ну, друг мой, путей к этому много, — обронил Видеман, — стоит только Захотеть. Впрочем, не пора ли нам спать?
4
В Женеве и Берне Клеменс пробыл не два дня, как рассчитывал, а все восемь. Несколько раз он встречался в кафе и парках с Видеманом.
Разговаривали они недомолвками, но каждый понимал другого. Послушай их разговор кто-нибудь из посторонних людей, ему бы показалось, что Клеменс как бы инструктирует Видемана, а тот очень почтительно и сосредоточенно слушает его наставления. Однажды Клеменс завел разговор об их странном спутнике. Видеман сказал, что Иоганн Шлюстер — значительная фигура в Министерстве путей сообщения, вхож в правительственные сферы, человек, много знающий и имеющий доступ
— Он состоятельный человек? — спросил Клеменс.
— О, еще бы!…
— Мои встречи с ним не вызовут подозрения?
— Нет, шеф. Вы люди, так сказать, одного круга. Его политические убеждения, надеюсь, вам понятны. Это он при мне разоткровенничался, а вообще-то он умеет держать язык на привязи. Думаю, он вполне заменит меня и будет полезен фирме… В будущем, разумеется. Подход к нему вы найдете сами. Впрочем, это не составит большого труда. Он, как вы заметили, сильно недолюбливает тех, кто теперь правит Германией.
За несколько дней до отъезда из Швейцарии Видеман пригласил на прощальный ужин Клеменса и Шлюстера.
Сошлось так, что и обратно в Берлин Клеменс и Шлюстер ехали вдвоем. В конце пути Клеменс пригласил Шлюстера к себе. Тот охотно откликнулся на это предложение. Простота и деликатность владельца фирмы покорили главного референта Министерства путей сообщения.
— А не познакомить ли нам заодно и сыновей? — сказал Клеменс, выслушав новое словоизвержение сентиментального Шлюстера, превозносившего добродетели случайно обретенного друга, так не похожего на капиталиста.
— Отлично! — тут же согласился Шлюстер. Он замялся на секунду. — Если только ваш сын не придерживается взглядов, которые привели Ганса на край бездны.
— Нет, нет, Антон далек от всего этого. Он тоже увлекается техникой. Думаю, они сойдутся.
— Ох, если бы он выбил из головы моего Ганса все то, чем его пичкали столько лет!
— Вот за это не поручусь. Антон ни черта не смыслит в политике. Впрочем, кто знает нынешнюю молодежь? Может быть, притворяется. Но это его дело. Для меня важно одно: он не только Клеменс, но и «Клеменс и Сын», и интересы фирмы прежде всего.
Чем чаще встречались эти стареющие люди, тем больше привязывались друг к другу. Они встречались в кафе, бывали вместе в концертных залах. С течением времени Шлюстер стал своим человеком и в доме Клеменса.
Их часто видели гуляющими в Тиргартене, Трептов-парке и на улицах Берлина.
— Вон опять эти два чудака! — смеялись полицейские, наблюдая, как Клеменс и Шлюстер, увлеченные беседой, отскакивали от идущего прямо на них трамвая…
Глава седьмая.
ЕЩЕ ОДНА ВСТРЕЧА С ЛУИЗОЙ ШТАММ
1
Молодой человек, назвавшийся Людвигом Зельдте, однажды пришел к Петеру Клеменсу и передал ему письмо от Луизы. Она умоляла Клеменса навестить ее.
Прочитав письмо, Клеменс вопросительно посмотрел на молодого человека, стоящего в понурой позе.
— В чем дело?
— Она больна, господин Клеменс. Думаю, часы ее сочтены. Она очень, очень просит уделить ей десять минут.
Луиза жила неподалеку от Шпандау, мрачного здания из красного кирпича; некогда это был императорский монетный двор, превращенный затем в тюрьму.